Змей и жемчужина

— Нет, её не изнасиловали. — Я поправил её мятые юбки, чтобы они закрыли ей лодыжки. Под юбками у неё не было крови, на бёдрах не было кровоподтёков. Синяки виднелись у неё на коленях, как будто кто-то пытался насильно их раздвинуть, но Анна, как видно, слишком отчаянно боролась.

Ножи, которыми её руки пригвоздили к столу, видимо, были нужны для того, чтобы она не сопротивлялась...

— Кто теперь будет убирать всё это свинство, хотел бы я знать? — Кабатчик снова принялся жаловаться. — Мне придётся заплатить этим девчонкам двойную плату только за то, чтобы они вымыли тут пол! А до тела они и дотрагиваться не станут: как-никак она была шлюхой, да и померла без покаяния.

— О её теле позабочусь я. — Я пересёк кухню и взобрался на стул, чтобы добраться до свечного ящика. — Я заплачу, — сказал я, предупреждая протесты кабатчика, и начал расставлять свечи вокруг тела Анны. Дешёвые свечи, сделанные из прогорклого сала. Она была достойна, чтобы во время ночного бдения подле её тела перед погребением горели свечи из пчелиного воска. Она много чего была достойна. Например, шёлкового платья вроде того, которое мы с нею видели на красивой юной новобрачной, что ехала мимо нас в свадебной процессии две недели назад. Она была достойна иметь заботливого мужа и любящую семью. Она заслуживала пристойной смерти в шестьдесят лет, а не этой ужасной гибели, когда всего-то в двадцать пять её сначала пригвоздили к кухонному столу, а потом перерезали ей горло.

— Закрой на сегодня таверну, — сказал я кабатчику, который опять начал было жаловаться и кипятится. — Я буду бодрствовать у её тела всю ночь, а завтра заплачу за её похороны.

— А карлик-то вроде влюблён! — Кабатчик игриво поднял бровь, и его губы начали было растягиваться в ухмылке.

— Попридержи свой грязный язык, пока я его тебе не отрезал, — не повышая голоса, остановил его я. — У неё нет семьи, чтобы заняться её похоронами, так что все хлопоты возьму на себя я.

— Что ж, это твои деньги — тебе и решать, на какую блажь их тратить.

— Эти деньги я выиграл, когда мне достались очень удачные карты при игре в примьеру, — объяснил я бездыханному телу Анны, когда кабатчик, топая, вышел вон. — Chorus, четыре карты одного достоинства. Такое сочетание карт попадается редко. Я купил на выигрыш книгу, но теперь я отнесу её обратно в лавку. Этих денег хватит, чтобы достойно похоронить тебя на кладбище. А может, и на одну-две заупокойные мессы по твоей душе...

Анна лежала тихо. На кончике одного из её пальцев застыла крупная капля запёкшейся крови. «Просто обыкновенная девушка из таверны», — подумал я. Некрасивая, с неухоженными, не очень чистыми волосами; неграмотная, постаревшая от тяжёлой жизни уже в двадцать пять лет. На каждой рыночной площади Рима найдётся сотня подобных девушек. Ничто не отличало её от любой другой из них, разве что, может быть, милая ямочка, что появлялась, когда она улыбалась своею доброй улыбкой.

— Тело на одр положили; его окружили, рыдая, грустные други, — промолвил я, потом процитировал строки о горе Ахилла, потерявшего своего друга Патрокла:

За ними пошёл Ахиллес благородный;
Тёплые слёзы он пролил, увидевши верного друга, —

с этими словами я выдернул нож, который всё ещё пригвождал руку Анны к столу.

Медью пронзённого острой, на смертном простёртого ложе.

— С кем это ты говоришь?

Я обернулся и увидел двух оставшихся в таверне служанок — они стояли в дверном проёме, уставившись на меня опухшими от слёз полными тревоги глазами. — Она ведь тебе не отвечает, верно? Говорят, возле тел тех, кто умер не своею смертью, бродят привидения...

— Я просто молюсь о её душе. — Я увидел, как они поспешно отвели глаза от глаз Анны, которые сами собой опять открылись и невидяще смотрели в потолок. Я вновь опустил её веки и на этот раз придавил их последней парой скудо из моего кошелька.

— Да упокоит Господь её душу, — перекрестившись, дрожащим голосом проговорила одна из служанок. Эта девушка, бывало, нарочно толкала меня бедром, когда я играл, просто чтобы посмотреть, сумеет ли она выбить карты из моей руки, но сейчас её глаза были красны от слёз, а подбородок дрожал. — Да сгноит Господь заживо тех, кто это с нею сделал!

— Кабатчик говорит, вы их видели. — Я разгладил складки на мятой юбке Анны. — Это были трое мужчин, не так ли? Как они выглядели?

— Ну, как они все выглядят? — пожала плечами вторая служанка, постарше, с жёстким взглядом и суровой линией губ. — Мужчины, которым пришла охота поразвлечься, вот как они выглядели.

— На одном из них была маска. — Первая служанка фыркнула, хлюпнув носом. — Ты и сам знаешь, что из себя представляют эти молодые щёголи. Их хлебом не корми, а дай нацепить маску, будто нынче карнавал, и в таком виде заявиться в трущобы!

— Стало быть, он был молод. — Я тщательно пригладил волосы Анны, убрав их с испачканных запёкшейся кровью щёк. — Это был юнец или молодой мужчина?