Сравнивать бесполезно. Я действительно сменила ориентацию и жила совершенно в другом измерении. Я узнала наконец настоящее значение слова «отдаться». Отдаваться имеет смысл только тому, кто знает, что с тобой, отдавшейся, делать. Уходить в пассив для меня оказалось наилучшим вариантом. Удовольствием, которого я раньше не знала.
Жилистая худоба Чургулии исказила мои представления о прелестях мужского тела. Теперь я, не переставая, удивлялась мощной тугой силе, скрытой под смуглой кожей. И сила эта постоянно себя проявляла. Я сходила с ума от того, что все время пребывала у него в руках. Его широкие ладони постоянно дежурили на подхвате, скользили по бедрам и пояснице. Подхватывали. Прижимали. Удерживали. И мне было безумно удобно в его хозяйских объятиях.
Раньше я этого боялась. Мне почему-то казалось, что поднять меня тяжело. Что расслабиться нельзя, иначе я попаду в какое-нибудь неловкое положение, когда ногу никак не вытащить, и вся конструкция вот-вот завалится набок, ломая по дороге все составные части.
С Севой все было ловко. Ловко, как будто бы мы два пазла из одной мозаики. Все фрагменты у нас совпадали идеально. Стопы ложились ему на плечи. Колени сгибались в его руках. Бедра укладывались к нему на колени. Ладони броней покрывали грудь. Всему было свое место.
Дышать любовью, касаться губами играющего мышцами плеча, вдыхать энзимы счастья и плакаться от переполняющих тебя чувств ему в шею. Обнимать эту горячую мощь и ощущать, что она тебя сильнее. Что ты травинка, кролик, мышь в его руках. И будет так, как он захочет. А он, будь уверена, захочет…
Это талант — уметь хотеть. Хотеть уметь. И делать это всегда по-разному. Жаль, что не существует в мире международных конкурсов интимной хореографии. Он мог бы порадовать зрителей оригинальной постановкой. Для этого надо быть заядлым шахматистом, чтобы просчитать такую длинную и непрерывную комбинацию ходов к победному мату. А я-то, дурочка, никак не понимала, почему постель должна быть широченной. И что это за глупое слово «сексодром».
…Сначала я взвизгнула от неожиданного перемещения в пространстве. Он стал мягко падать на спину, увлекая меня за собой. И я, конечно, быстро подлетела наверх. Мой визг его обрадовал. Он улыбнулся так, как будто играл с ребенком. И дальше началось такое! Сначала я смеялась, как на аттракционе. Потом я увлеклась. Мне казалось, что он сочиняет у меня на глазах стихи, каждая строчка которых мгновенно находит себе подходящую рифму.
В детстве мы на переменках играли в веревочку на пальцах. Узоры надо было снимать друг у друга. Помню, была там «конфета», «качельки», «гамак». Снимешь пальцами сверху, получится один узор. Снимешь снизу — совершенно другой.
Мы играли с ним в эту игру. Только во взрослый ее вариант.
Все было непрерывно, стремительно и без лишних слов. Из-за этого ощущения менялись, как орнамент в крутящемся калейдоскопе. Это было похоже то ли на танец, то ли на вольную борьбу. Мне казалось, что я Ньютон, получивший по голове яблоком и сделавший грандиозное открытие.
Я не знаю, как мне удавалось раньше соблюдать в этом сложном процессе тишину или по желанию окрашивать ее томными стонами собственного сочинения. Одними стонами тут не ограничишься. Все, что делает со мной он, заставляет меня вскрикивать и ахать. Может быть, все дело в том, что я не могу его предсказать. И каждое прикосновение и поворот событий бывают для меня неожиданными.
Через несколько дней после возвращения в родной город я вырвалась навестить маму с папой. После первой радости встречи пришлось рассказать им о разводе с Чургулией. Разговор у нас вышел сложный. Когда же я сообщила родителям, что жить дома не собираюсь, они и вовсе расстроились. А потом за мною приехал Сева. Меня переполняла гордость. Мамины глазки заблестели, а папа на прощанье незаметно показал мне большой палец.
— Так кто я по гороскопу, ты догадалась? — спросил он меня, когда мы вернулись к нему домой.
— Думаю, что да, — ответила я бесстрашно, — только мне нужно задать тебе кое-какие вопросы.
— Ну давай, — сказал он поудобнее устраиваясь на подоконнике.
— То, что ты любишь скорость, я поняла. Собак любишь?
— Люблю, — ответил он быстро, совсем не удивившись. — Овчарку в старости заведу…
— Меня смущает одно обстоятельство, — осторожно сказала я. Ошибаться ужасно не хотелось. — А именно то, что ты никогда не опаздываешь.
— Это я сейчас такой, — улыбнулся он, как человек, которого вот-вот выведут на чистую воду. Мой школьный дневник весь исписан замечаниями об опозданиях.
— Я боюсь ошибиться, — сказала я. И замолчала.
— Ну ошибешься, ничего страшного, — успокоил он. — Я же не Минотавр. Не за это сожру.
— Мне кажется, что твоя стихия — огонь, — осторожно начала я.
— А огонь это кто? — живо заинтересовался он. — Я в этом не очень силен.
— Овен, Лев, Стрелец, — словно вступая на минное поле, сказала я.
— Ну-ну, — подбодрил он, картинно подперев рукой подбородок.