Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

С Чургулией судьба свела меня резко и напрямую. Я смотрела, как он идет навстречу мне по коридору, а рядом семенят две роскошные девицы со старшего курса. Одна была волоока и ягодно-губаста. Другая похожа на развратное скандинавское божество с длинными белыми волосами. Обе они были такими, какой мне не стать никогда. И он смотрел на них с нескрываемой симпатией и восторгом. И я совершенно отчетливо подумала: «А мне никогда не вызвать его восхищения. Со мной он никогда не пойдет по коридорам. И смотреть с восхищением никто на меня не будет». Сейчас я понимаю, что комплексы во мне Чургулия порождал совершенно автоматически. Просто одним фактом своего существования. И почему я тогда так подумала? И какое мне было до него дело?

Но он шел-шел с этими нимфами и направился прямо ко мне. Я попыталась свернуть с его дороги, все еще продолжая пребывать в унынии. Я и представить себе не могла, что он действительно идет ко мне. Потому что у него ко мне дело.

— Мне нужно тебя нарисовать, — сказал он без всяких предисловий. Чургулия, как я потом поняла, всегда делал то, что хотел.

— Зачем? — холодно спросила я, ощущая скрытый подвох в его предложении.

Девицы смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Одна, ожидая его ответа как преданная собака, перевела понимающий взгляд с меня на него.

— Чтобы получилось то, что мне нужно, — вежливо объяснил он, ничего не объяснив. — Мне понадобится месяц. Будешь приходить ко мне в мастерскую через день. Вот адрес. Пока.

Он уже маячил в конце коридора. А я все стояла, зажав в руке плотную глянцевую визитку. Меня не покидало ощущение, что надо мной жестоко посмеялись.

Потом я очнулась и кинулась в свою аудиторию.

— Гришка! — сказала я. — Что делать?

— Ты беременна? — встревожился Гришка. — На тебе лица нет, Ева!

— Как это нет? — с негодованием воскликнула я. — А Чургулия его, между прочим, собирается рисовать!

— Да ты что? — нетактично изумился Гришка, — Ну только если между прочим. А может, он не лицо хотел рисовать?

— Иди ты в баню, Аю-Даг. Тогда я просто никуда не пойду.

Я не хорошенькая блондинка. Я не знойная брюнетка. Я не рыжий огонек, как Наташа Дмитриева, вокруг которой мужчины роятся, как болотные комары возле голого тела. Гришка считает, что я — материал. Со мной можно работать. Волосы мои нежно-серого цвета, как намокший под дождем шифер. Вот такая я Клаудиа Мокрый Шифер. При желании из меня можно сделать и блондинку, и брюнетку, и рыжую. А уж в чем в чем, а в материале Гришка разбирается.

Я мучительно думала, зачем же гению меня рисовать? Если бы он творил в жанре кубизма, тогда, конечно, было бы понятно. Я никогда не видела работ Чургулии. Но то, что я слышала, говорило о том, что нужна ему именно я. Говорили, что он обладает редким талантом реалистического портрета. Все устали от художников новой волны, малюющих непонятные цветовые пятна и абстрактные картины. Чургулия же был реалистом.

Я пыталась представить, как выгляжу со стороны и какое впечатление произвожу. Раньше мне таким анализом заниматься не приходилось. В целом я была собой вполне довольна. Может, потому что не ставила перед собой задач, связанных с эффектной внешностью. И не зацикливалась на ней.

Я не пошла в театральный, потому что не была такой, как Машка Ольшанская. Но я не страдала от отсутствия мужского внимания, потому что мужчин вокруг было много, и они были моими друзьями.

Я — не худая модель с ногами, похожими на два шланга для горячей и холодной воды. Я невысокая, и ножки мои обременены округлыми бедрами и рельефной попой. Она оттеняется тонкой талией, которая контрастирует с моей гордостью — грудью восковой спелости третьего размера. Те, кто относится ко мне с любовью, считают, что фигурка у меня женственная и аккуратная. А недоброжелатели не упускают случая намекнуть, что она слишком перегружена вторичными половыми признаками. Длинные волосы напоминают шифер не только цветом, но и равномерной волнистостью.

С лицом — сложнее. От прабабушки Сурии, которую я никогда не видела, в наследство мне достались татарские скулы, желтоватый загар и эпикантус, то есть монгольское веко. Но глаза при этом светло-светло зеленые. В принципе, если не знать, то моей татаро-монгольской крови можно и не заметить. Но родители, глядя на меня, всегда поминают добрым словом прабабушку Сурию.

Я не пользуюсь косметикой. При моей специальности это как-то смешно. Да и в среде художников это не особо принято. Все мои однокурсницы очаровательны в своем натурализме и симпатии к стилю хиппи.

К Чургулии в мастерскую я, конечно же, пошла. Вот только он, паразит, недописанных картин никогда не показывал. О том, что он задумал написать с меня свою дипломную работу, я узнала тогда, когда мы уже жили вместе и компании наших высокохудожественных друзей расходились из нашего дома только к утру.