Фредди Меркьюри в наушниках запел "A kind of magic" — точно в тему, и Андрей с треском захлопнул учебник, осенённый внезапной и ужасной мыслью.
Что, если во всех этих жутиках имеется рациональное зерно? Что, если Лёха таки в гимназии? Заперт, скажем, на шестом этаже учебного корпуса?
Да уж, чего-чего, а колдунов в гимназии хватает! Правда, ничего в них особо уж сучьего не наблюдается — но откуда мне знать?..
Демоны и скелеты преследовали его до самого утра — в том числе, во сне. Это был первый сон с участием Лёшки, который Андрею довелось увидеть в гимназии, и не то слово, что кошмарный. Лепший друг во сне пребывал в тюремной камере, прикованный к стене невероятных размеров цепями. Камера освещалась четырьмя свечками, а канделябрами свечкам служили висевшие по углам черепа. Лепший друг вёл себя неадекватно: то бился, завывая жалостно, то, сбросивши цепи, повисал в воздухе и корчил рожи. И ни в каком из этих положений общаться с Андреем не желал, что было самым противным. Андрей просыпался, переворачивал подушку, даже курил в окошко — но сон возвращался снова и снова.
В конце концов, он плюнул и встал — почти за час до будильника — и, сидя в горячей ванне, твёрдо положил себе до шестого этажа добраться и замок на заклинании открыть, чего бы это ни стоило. А там будем посмотреть…
Но уж Ольге мы это излагать не станем. Барышня и так весьма неуравновешенна, ни к чему ей наши кошмары, благодарим покорно. Тут самому бы не свихнуться!..
В одном Бельский точно ошибся — или соврал? — ни запоров, ни решёток на шестом этаже не было. Андрей поднялся по лестнице никем не замеченный и не остановленный; лестница привела его к коридору.
В коридоре стоял полумрак.
Задрапированные шёлком стены шуршали от малейшего прикосновения. Зато ковёр под ногами был кстати — шаги получались беззвучными. Словно кошка кралась за добычей… мягкие подушечки лапок, убранные в них когти… туда-сюда…
Ужасы отсутствовали напрочь — ни скелетов тебе, ни призраков мрачных, но всё же Андрей шёл медленно, осторожничая — поелику возможно! — и оборачиваясь на каждый померещившийся шорох. Но никаких шорохов на самом деле не было — пустым, пустынным оказался шестой этаж учебного корпуса, некому было сказать виновато, что обсчитался, мол, ступеньками и этажами, случайно, мол, здесь, ошибка вышла, право слово… Андрей представления не имел, разрешено ли гимназистам бродить в данном месте; так что средь бела дня и наяву встреча с преподавателем могла оказаться пострашнее злобного демона.
Коридор был непривычно узким — и без дверей. Под высоким потолком, спрятанные в драпировках и тусклые оттого, мерцали крохотные светильнички. Складки тканей перемежались картинами. Картины были почти от пола и почти доверху; всё вроде бы бытовые сценки из жизни лордов, всё комнаты с тщательно прописанными предметами меблировки. К каждой из картин Андрей прикоснулся — уверяясь в их рисованности, нереальности; а всё ж таки неуютно было проходить мимо: кто знает! Маги, мать их фак!..
Коридор был длинным и в конце изогнулся плавною дугой. Сворачивая на дугу, Андрей притормозил, прикидывая план здания: нет, никаких подобных заворотов! Не заблудиться бы нам, судари мои… Но дальше всё стало гораздо любопытнее, и об опасениях своих он благополучно забыл.
Окно на всю стену, а за окном — ничего: небо. Ни следа высоченных деревьев гимназийского парка. Этаж получался этак пятнадцатый — уж не шестой ни в коем случае! В небольшом — не бальном, не лекционном — зале блестел натёртый паркет. Ни мебели, ни штор. По четырём углам — четыре огромных вазы: мейсенский фарфор, пастушки с овечками. Лепнина на потолке. Синяя с белым мозаика стен: абстрактный, без намёка на какую-либо геометрию рисунок. В стене напротив входа — створка деревянной, паркетного узора, двери.
Андрей обернулся в тёмный коридор, качнулся было назад, от всей души сожалея, что лестница на шестой этаж не оказалась забранной массивной железной решёткой — с замком! с амбарным! Но мы уже здесь, куда деваться. И, ступая бережно — как босиком по стеклу, чтобы, боги упаси, не скрипнуть паркетиной, — он пошёл к двери, изо всех сил представляя себя кошкою на охоте. Замочная скважина была узка, ни черта не увидеть, но ухо-то приложить — вполне. И он приложил ухо, продолжая остро сожалеть о замке и решётке.
— Прошу вас, — сразу же сказал за дверью знакомый голос, и Андрей отпрянул, едва не поскользнувшись. Ничего; это он не мне! Но приложиться снова было слабо, а через минуту выяснилось, что и незачем. Всё было слышно и так: великолепно слышно! И он стал слушать.
— Прозит, май дарлинг!..
— …в эдаком готическом, знаете, стиле…
— …но с моей, стороны, право, показалось бы несколько…
— …и стал метать. Не поверите, господа!..
— …а предложено было, мадам, без росписей, без обязательств!..
— …и вот беру я в горсть — ба! в горсти-то — зола!..
— …прозит! Огоньку, шерри?..
— …чистейшая среда. Думалось, и серебром-то — не помеха…
— …прошу, сударь!..