Змей Сварога

Все это означало молчать. Отстраненно смотреть в другую сторону и больше не встречаться глазами. Молчать о своих делах. Ничего не говорить о том, куда уходит и когда придет. В последние дни они почти не разговаривали друг с другом. А слова, которыми обменивались, можно было пересчитать на пальцах одной руки.

Они даже питаться стали раздельно. Больше не было совместных ужинов, которые готовил Виктор. А Зина вообще не готовила — не любила, да и не умела. Для нее проще было перехватить какой-нибудь бутерброд, чем торчать у плиты. Оба они ели вне дома. А того, что приносил Виктор, например, молоко, Зина терпеть не могла. Поэтому между ними росла пропасть, огромная пропасть. И заполнить ее ничего не могло.

И даже то, что они спали в одной постели, ничего не означало — повернувшись друг к другу спинами, каждый из них оставался в своем мире. И миры эти больше не соприкасались друг с другом.

Поначалу Зина старалась понять, как это произошло. Как это вообще происходит, что люди становятся абсолютно чужими друг другу. Но в последний момент произошло самое плохое — она вдруг почувствовала, что ее стало раздражать присутствие Виктора в ее комнате. И ничего поделать с этим она уже не могла.

Что ждет их дальше? Крестовская не хотела думать об этом. Будущее представало для нее темным облаком, всплывающим из-за горизонта и застилающим дневной свет. Она не понимала, что находится там, за этим облаком. И есть ли там, в этом будущем, Виктор. Думать об этом она не могла. Мысли ее были заняты расследованием, и Барга в них не было. Впервые в жизни не было!

И все, что оставалось в реальности, — только жалкие роли соседей по коммунальной квартире, не скандалящих, но и не разговаривающих друг с другом. И, уж тем более, делиться своими переживаниями им не было никакой необходимости — по одной простой причине: там, где равнодушие сменяет любопытство, слова оказываются не нужны.

Крестовская тихонько выскользнула из дома, ежась от ночного холода. Март по-прежнему был суровым, складывалось впечатление, что он недоволен людьми и наказывает их зимней свирепостью. И Зина отлично понимала его чувства: сама она, будь ее воля, сделала бы с людьми то же самое. Если бы могла.

Путь ее лежал по еще спящему городу к моргу. Ей было необходимо поговорить с Кобылянским. Она знала, что к шести утра он точно заступит на дежурство на сутки, а потому высиживать дома больше не могла.

Кобылянский, как она и ожидала, был уже на месте и встревожился, увидев ее.

— Что такое? Что случилось? Ты здорова? Извини, но очень плохо выглядишь. Уж очень ты бледная!

— Что не так? — Зина, переждав его вопросы, отвела глаза в сторону.

— Ну... Ты вся белая. И глаза нездорово блестят. Извини, я все же врач! Ты, что, не спала несколько ночей подряд?

— Да, я не спала несколько ночей подряд, — кивнула Зина. — Но это не имеет никакого значения.

— Что значит не имеет? Может, расскажешь, что происходит?! — Кобылянский не на шутку встревожился.

— Да так, столкнулась кое с чем, — отмахнулась от него Зина. — О таком лучше не знать. Тебе так точно. Слишком уж отвратительно. Сон уходит по-взрослому. Расскажу... как-нибудь потом... — она вздохнула и перевела тему разговора. — Что с твоим красноармейцем?

— Тишина, — вздохнул Кобылянский. — Больше никого и ничего. Как забрали тело и протокол вскрытия, так больше ни слуху ни духу. А зачем он тебе?

— Но у тебя осталась копия протокола вскрытия?

— Осталась, конечно. В архиве. У меня никто не потребовал ее сдать.

— Это хорошо. Можешь дать мне ее?

Зина никогда не была сторонницей разговоров вокруг да около. Она всегда спрашивала прямо.

— Да на здоровье! Мне она все равно ни к чему. Только... ты не боишься?

— Ни в коем случае! — усмехнулась она.

— Тогда идем.

В помещении морга произошли небольшие перемены. Теперь архив поместили в отдельную клетушку, где все папки были отсортированы по алфавиту и срокам давности. Сколько Крестовская помнила, такого порядка в документах не существовало никогда.

— Ничего ж себе! — она даже присвистнула. — Это что, чудо?

— А, никаких чудес, — засмеялся Кобылянский. — Это два студента постарались, которым я разрешил во время практики не присутствовать на вскрытиях. Хлипкие уж очень. Один в обморок сразу же упал, второй готовился. Ну, я им бумажки по практике и подмахнул, а в благодарность за это они привели в порядок наш архив.

— Хороши будущие врачи, — усмехнулась Зина, — не присутствовать на вскрытии — это уже слишком!

— Да ну их к черту! Главное, что папки отсортировали, — усмехнулся Кобылянский и тут же принялся рыться в архиве.

Что ему было нужно, он нашел очень скоро. Сдув пыль, открыл довольно пухлую папку.

— Здесь у нас все такие истории. Неопознанные спецтрупы. Вот он, наш красноармеец, номер 7346.

— Здесь две копии. Можно забрать одну? — спросила Зина.

— Да ради бога! Мне это ни к чему. Одна останется — и достаточно.

Крестовская положила такую нужную ей бумажку в сумочку.

— Куда ты теперь, домой? — спросил Кобылянский.

— Нет... — Зина отвела глаза в сторону. — Что-то не хочется...