Змей Уроборос

Чуть выше по склону горы со стороны Зимьямвии последние отсветы заката словно запутались в утесах и снежных завесах. Мрак сгущался, а эти отсветы становились ярче и двигались, заполняя ущелье, которое, казалось, уходило внутрь горы.

– Это из-за нас, – тихо сказал Джасс. – Она горит от нетерпения в ожидании.

Единственными звуками были их дыхание, удары секиры и звон ледяных осколков, ударявших о стену. А странный закатный свет впереди над ними с наступлением ночи становился ярче. Подъем был страшно опасен: пятьдесят или больше футов от гребня, без веревки, по крутой обледенелой скале с редкими карнизами, засыпанными снегом. Потом они благополучно добрались по короткой расселине до ее верхнего конца и вышли к ущелью с необычным светом. В нем могли идти двое в ряд. Лорд Джасс и лорд Брандок Дах взяли оружие и вошли в ущелье. Миварш собирался окликнуть их, но потерял дар речи и пошел за ними, как собака.

Ущелье перешло в пещеру. Некоторое время ее дно поднималось, потом стало полого опускаться вглубь горы. Воздух был холодный, но теплее, чем снаружи. Стены и пол пещеры освещались розовым светом, но было непонятно, откуда он шел. Над головой в смутном свете выделялись странные барельефы: люди с бычьими головами, олени с человечьими лицами, мамонты и бегемоты. Проходили часы, а Джасс со спутниками все шли по вьющемуся проходу, уже не понимая, где север и юг. Свет становился все слабее, наконец, совсем погас, и они продолжали путь в темноте: не кромешной, а словно в беззвездной летней ночи, когда не кончаются сумерки. Боясь споткнуться, они не спешили.

Потом Джасс остановился и принюхался.

– Пахнет свежим сеном, – сказал он. – И цветами. Это мне кажется, или вы тоже чувствуете запах?

– Да, уже с полчаса, – ответил Брандок Дах, – и проход расширился, и потолок поднялся.

– Это великое чудо, – сказал Джасс.

Они шли дальше, уклон кончился, под ногами появились мелкие камни и песок, а потом мягкая земля. Наклонившись, они тронули землю и нащупали спящие маргаритки и траву в ночной росе. Справа журчал ручей. Они были на лугу. Перейдя луг в темноте, наткнулись на высокую стену, которая сначала казалась просто темной массой, темнее окружающей ночи, а потом они различили открытые ворота. Перешагнув порог, они вступили на плиты двора и увидели лестницу к закрытым раздвижным дверям с порталом.

Лорд Брандок Дах почувствовал, как Миварш щиплет его за рукав. У бедняги от ужаса зубы стучали. Брандок Дах улыбнулся и обнял его одной рукой. Джасс поставил ногу на нижнюю ступеньку.

В этот момент послышалась музыка. Какие инструменты играли, они не поняли. Сначала будто трубы звали в битву, потом стихли, потом снова зазвучали, на этот раз громко и дерзко, будто отражая нападение. Потом мелодия изменилась, словно искала выход на ощупь в темноте, вылилась в горькую жалобу, и она растаяла на ветру, остался только приглушенный раскат грома, негромкий, но долгий и зловещий. А потом в темноте раздались три глухих удара, так волны бьют о пустой берег; снова три удара; мучительная пауза; хлопанье крыльев фурий, вылетающих из бездны; освобожденный взлет, парение, безумное стремление ввысь, падение и адское смятение, и буйство драконов в ночном небе. Потом будто издалека зазвучала спокойная и нежная медленная мелодия, словно лучи солнца засияли над клубами пыли над полем битвы. Но это была лишь интерлюдия перед ужасом главной темы, которая снова выплеснулась из глубин яростной бурей, взмыла и стихла. За ней последовала величавая и спокойная музыка, рожденная ужасом и вернувшаяся к нему. Эти темы боролись в разных тональностях и закончились новым тройным ударом, сокрушившим железной булавой всю радость и нежность, втоптавшим живые корни в общее разорение. Но великий поток гнева и ужаса терял силу. Громовые удары становились слабее, тема насилия и разрушения задыхалась, угасала, и под конец, бесславно ворча, укатилась в тишину.

Лорды Демонланда, как в трансе, слушали новые печальные аккорды. Разбилось сердце гнева, и музыка словно выдыхала сердечную боль. Но это не был конец. Из могилы ужаса восстала тихая мелодия, холодная и безучастная, так поют для богов девы, чьи глаза обращены только к небу. Сначала она была слабой, как первый весенний бутон, робко пробивающийся из холода и льда. Но она бестревожно крепла, набирая силу и красоту. И вдруг раздвинулись двери, выпустив на лестницу поток света.