Змея Давида (СИ)

Шум на трибунах стал таким громким, что Шеклболт некоторое время даже не пытался его остановить или перекричать. В какофонии голосов можно было разобрать отдельные выкрики: «Это ложь! Дамблдор не мог на такое пойти!», «Хорошо клеветать на того, кто уже не сможет ответить!», «Доказательства!» и тому подобное. Наконец, Кингсли это надоело и он остервенело застучал молоточком по кафедре.

– Тишина! – густой бас министра моментально перекрыл немного стихший гвалт. – Подсудимый, вы понимаете, насколько провокационно ваше высказывание? – Зато правдиво, – Снейп впервые улыбнулся, насмешливо и горько. – Я же выпил Веритасерум перед началом суда, ваша честь. Так что соврать при всем желании не смогу.

Диана тоже усмехнулась. Несколько лет назад Снейп разработал своего рода «анти-Веритасерум», правда, кратковременного действия – всего на сутки. Но для доработки рецепта у него было достаточно времени, а в тонкости своих многочасовых «посиделок» в лаборатории он Диану не посвящал, да и она сама не стремилась узнать подробности. Так что он мог усовершенствовать собственное изобретение и создать зелье, делающее человека вообще невосприимчивым к Веритасеруму. Во всяком случае, в теории. А на практике…

Следующим свидетелем был вызван какой-то Морсби, брат одного из без вести пропавших во время правления Волдемортовой хунты. Следствию было известно, что Морсби-младший, сквиб, некоторое время действительно находился в подвале Малфой-мэнора, но затем бесследно исчез и даже тело его найдено не было (как, впрочем, и тела десятков других узников – Волдеморт не любил «похоронных церемоний» и предпочитал избавляться от тел так, чтобы от них вообще ничего не оставалось). Морсби утверждал, что в похищении его брата принимал участие Снейп, а Ярдли уцепился за возможность «повесить» на Снейпа еще и пытки, через которые, так или иначе, проходили все пленники Темного лорда. Несмотря на то, что прямых свидетельств участия Снейпа в подобных развлечениях не было, Морсби упрямо утверждал, что его брата убил именно Снейп. Северус признался, что участвовал в пленении Морсби, но свою причастность к его пыткам и смерти отрицал категорически. Если не считать его реплики насчет Веритасерума, реагировал Снейп на расспросы судей довольно безучастно, словно не веря в то, что ему кто-нибудь поверит.

Последним выступал Саймон Сент-Пол, отец повесившейся студентки-хаффлпаффки. Диана не могла с точностью утверждать, было ли скорбное, глубоко несчастное выражение его лица искренним – впечатление портило то, что Сент-Пол то и дело оглядывался в сторону Ярдли, словно хотел по его реакции удостовериться, что все делает правильно. Он поведал суду историю о том, как директор Снейп довел его дочь до самоубийства своими издевательствами. В чем именно эти «издевательства» заключались, опять же точных данных не было, достаточно того, что во время директорства Снейпа от методов «воспитания» семейки Кэрроу пострадало немало студентов, особенно с Гриффиндора и Хаффлпаффа. Многие, не выдержав обстановки в школе, настояли на том, чтобы после Рождества не возвращаться в Хогвартс, и продолжали обучение на дому или в других магических школах Европы. В любом случае, история с повесившейся девушкой должна была послужить очередным гвоздем в крышку гроба Снейпа.

– Я не знаю, господа судьи, что конкретно толкнуло мою дочь к самоубийству, – чуть дрожащим от сдерживаемых эмоций голосом закончил Сент-Пол свою обвинительную речь, – точнее – я боюсь даже думать о том, что там могло произойти между нею и этим… подонком. Моя дочь не оставила записки перед смертью. Но я уверен, и многие студенты готовы подтвердить, что именно Снейп виновен в том, что моя дочь больше не захотела жить. – Вранье! – ломающийся басок с трибуны для зрителей мог принадлежать только Лонгботтому. Красный, как рак, парень поднялся со скамьи, одновременно выдергивая рукав мантии из цепких пальцев своей бабушки. – Господин председатель Визенгамота, я прошу слова! Все было не совсем так!

Кингсли скривился, точно от зубной боли, но кивнул:

– Представьтесь, пожалуйста.

Неуклюже переваливаясь на длинных ногах и сутулясь, Лонгботтом спустился в зал. Новенькая мантия сидела на нем нелепо – как на огородном пугале, но зато на черном сукне гордо поблескивал орден Мерлина, судя по размеру – второй степени.

– А ему-то за что? – пихнула Диана Поттера в бок. – За Нагайну, – пояснил тот, довольной улыбкой встречая своего однокашника.