Змея и Крылья Ночи (ЛП)

И я почувствовала, как она потянулась ко мне.

Ночной огонь пронесся сквозь меня, окружая меня одеялом света, тепла и силы. Оно поглотило все: демонов, адских псов, вампиров. Поглотило мою кожу, мои глаза. Поглотило, прежде всего, мой гнев.

Я НЕ УМРУ ЗДЕСЬ.

Я схватилась за свои клинки, но мне не нужно было ими орудовать, когда я поднималась. Я едва помнила, как двигалась. Я едва помнила, как переступала через море белого пламени, через изъеденные ночным огнем трупы, которые могли быть животными, могли быть вампирами, по пути вверх, поднимаясь и поднимаясь.

Я остановилась только тогда, когда достигла вершины, когда я посмотрела на небо и увидела луну.

Внезапно я снова почувствовала себя такой маленькой. Осознание вернулось в мое израненное смертное тело. В животе забурлила тошнота. Ноги почти отказали, и я вытянула руку, чтобы устоять на ногах.

Пламя угасло. Мои глаза с трудом привыкали к темноте после такого ослепительного света.

Я была на вершине стены, в центре Колизея. Моя рука упиралась в раму единственных оставшихся ворот, остальные теперь представляли собой лишь обугленный, искореженный металл. Я чувствовала себя странно, неустойчиво и пусто. Позади меня на песке арены, на осыпающейся стене из выжженных камней и груды чистых белых костей, вырисовывалась картина разрушения.

Зрители молча наблюдали за происходящим, тысячи глаз смотрели на меня. Их лица слились воедино. Винсент был где-то там. Я собиралась поискать его, но вместо этого мой взгляд устремился вниз, всего в нескольких шагах от меня, туда, где тропинка с другой стороны арены упиралась в вершину стены.

Райн.

Он стоял на коленях и смотрел на меня. И то, как он смотрел на меня, было первым ощущением реальности.

Настоящим, непростым, и… запутанным.

Потому что он смотрел на меня в полном благоговении, как будто я была самым невероятным существом, которое он когда-либо видел. Как будто я была гребаной богиней.

Я моргнула, и слезы потекли по моим щекам. Все, что я вскрыла в себе, чтобы получить доступ к этой силе, кровоточило, как открытая рана.

Сначала Райн медленно поднялся.

А потом пошел так быстро, что я не успела среагировать, когда он закрыл пространство между нами несколькими длинными шагами, затем он сразу оказался вокруг меня в крепких объятиях, и мои ноги оторвались от земли, а мои руки были на его шее, и я позволила ему обнять меня. Позволила себе прижаться к нему. Позволила себе зарыться лицом, залитым слезами, в теплое пространство между его подбородком и горлом.

И сейчас ни одна вещь, ни зрители, ни арена, ни арка, ни Ночной огонь, ни сама Ниаксия не существовала, кроме этого момента.

— Ты на минуту меня встревожила, — пробормотал он мне в волосы, его голос был хриплым. — Я должен был догадаться.

Он опускал меня, пока мои ноги снова не коснулись земли, затем отпустил меня. Покачиваясь и испытывая головокружение, я смотрела на трибуны.

Винсент был прямо впереди, на полпути через арену. Он полустоял, его глаза были широко раскрыты и не мигали. Одной рукой он держался за перила. Другая сжимала его грудь, словно пытаясь удержать его собственное сердце.

Должно быть, я была слаба от потери крови. Потому что мне даже показалось, что, возможно, я увидела серебристую полоску на его щеке.

— Пойдем, — тихо сказал Райн, положив руку мне на спину.

Я повернулась к двери, и призрачная тишина Лунного дворца встретила нас с распростертыми объятиями.

Антракт

Юная девушка думала, что она влюблена, или что-то в этом роде. Быть молодой и влюбленной — невероятная вещь. Это так многому учит.

У нее никогда не было друга ее возраста, и поэтому она научилась делиться частичками себя с другими.

У нее никогда не было возлюбленного, поэтому ей пришлось учиться целоваться и прикасаться.

Она знала, что ее отец не одобрит этого, поэтому научилась скрывать от него свои чувства.

Ее темный мир стал немного светлее, холодные комнаты — немного теплее. Ее молодой человек был застенчивым и милым, и, казалось, он был очарован ею. Она проводила долгие дни, повторяя каждое его слово.

Возможно, в другом мире эти два человека не нашли бы много общего. Но в этом мире, в котором у них было так мало всего остального, они стали друг для друга всем.