Змея, крокодил и собака (ЛП)

Его рука обвивала меня, моя голова лежала на его груди, и я чувствовала, что даже на Небесах нельзя испытывать большее блаженство. (Хотя в таком неортодоксальном мнении я могу признаться только на страницах личного дневника.) Мы снова находились в идеальном согласии, и так будет длиться вечно. Могут ли какие-то раздоры поколебать подобное взаимопонимание?

– Это был незабываемый момент, – ответил Эмерсон. – Увидев, как ты несёшься вперёд, размахивая этим нелепым маленьким пистолетом, не обращая ни малейшего внимания на собственную безопасность... И затем ты произнесла слова, разрушившие чары: «Ещё одна рубашка пришла в негодность!»

– О, Эмерсон, как неромантично! А я-то думала... – Я отбросила его руку и села. Он потянулся ко мне; я приподнялась на локтях. – Чтоб тебя все дьяволы побрали, Эмерсон! – от души завопила я. – Дни тянулись за днями, и тянулись, и тянулись! Ты оставил меня в неизвестности, заставив страдать от мучений и сомнений, опасаться худшего в течение долгих, долгих, долгих дней и...

– Ладно, Пибоди, успокойся. – Эмерсон уселся и облокотился на подушки. – Всё не так просто, как выглядит. Иди ко мне, и я объясню.

– Никакие объяснения не окажутся достаточными! – воскликнула я. – Ты самый...

– Подвинься ко мне, Пибоди, – сказал Эмерсон.

Я подвинулась.

После небольшой паузы Эмерсон приступил к объяснениям.

– Этот момент откровения буквально поразил меня; он был ошеломляющим, будто удар тока, и столь же коротким. В течение нескольких следующих дней фрагменты забытых воспоминаний продолжали возвращаться, но потребовалось немало времени, чтобы собрать все части и поставить их на место. Сказать, что я находился в замешательстве – считай, ничего не сказать. Думаю, ты согласишься, что ситуация была достаточно сложной.

– Ну…

– То же самое можно сказать и обо всех положениях, в которые тебе удавалось нас втянуть, – продолжал Эмерсон. Я не видела его лица из положения, занимаемого мной в то время, но в голосе явно звучала улыбка. – В этом случае было разумнее следовать моим собственным планам, пока я не пришёл к определённому мнению. У меня часто возникали проблемы с этим, даже в отсутствие амнезии, с которой следовало бороться.

– Твоё чувство юмора, дорогой – одна из твоих самых привлекательных черт. В настоящее время, однако...

– Совершенно верно, моя дорогая Пибоди. Эта восхитительная интерлюдия не может длиться бесконечно; осталось множество концов, которые нужно увязать один с другим. Буду краток. Преданность по крайней мере одного из наших товарищей подвергалась серьёзным сомнениям. Единственные, кому я мог доверять – ты с Абдуллой, а также, естественно, все наши люди. Но довериться любому из вас означало подставить его под удар и ещё более запутать ситуацию – хотя куда уж больше…

Он прекратил говорить и… занялся кое-чем другим. Наслаждаясь новыми ощущениями, я узнала одну из старых уловок Эмерсона. Его объяснение было шатким и довольно неубедительным. Тем не менее, напоминание о тяжких обязанностях, с которыми ещё предстоит столкнуться, возымело отрезвляющий эффект. Твёрдо, хотя и неохотно, я высвободилась из его объятий.

– Как эгоистична радость, – грустно промолвила я. – Я почти забыла о бедном, благородном Сайрусе. Я должна помочь Чарли с Рене заняться необходимыми приготовлениями. Затем успокоить наших милых родственников в Англии, и угрозами заставить молчать Кевина О'Коннела, и... так много всего… Немедленно напиши Рамзесу, Эмерсон. Надеюсь, ты помнишь Рамзеса?

– Рамзес, – усмехнулся Эмерсон, – был тем воспоминанием, с которым труднее всего свыкнуться. Честно говоря, моя дорогая, наш сын на первый взгляд – что-то невообразимое. Не беспокойся, я уже написал ему.

– Что? Когда? Как ты... Проклятье, Эмерсон, так это ты обыскивал мою комнату? Мне следовало понять – кто ещё мог устроить такой беспорядок?

– Я должен был знать, что происходит с нашей семьёй, Амелия. Мной и до того владели достаточно сильные подозрения после предостережения Уолтера, но по мере возвращения памяти я всё сильнее волновался о нашей семье. Письма Рамзеса очень сильно тронули меня, я не мог оставить бедного парня в мучительном неведении о моей судьбе.

– И оставил в мучительном неведении меня, – огрызнулась я. – Просто скажи одну вещь, прежде чем мы встанем и, так сказать, приступим к новой схватке. Когда ты поцеловал меня в гробнице...

– Я не первый раз целовал тебя в гробнице, – усмехнулся Эмерсон. – Возможно, сама атмосфера происходившего заставила меня потерять самообладание. Я немного вышел из себя, Пибоди. Ты напугала меня до полусмерти.

– Я всё отлично понимала. И ты отлично понимал наши взаимоотношения, и даже не пытайся доказать обратное. Но ты... ты... ты никогда так не целовал меня!

– Ах, – сказал Эмерсон, – но ведь тебе понравилось, не так ли?

– Хорошо... Эмерсон, ты жутко меня раздражаешь. И тебе ведь тоже нравилось, не так ли? Запугивать меня, дразнить меня, оскорблять меня...