Змея, крокодил и собака (ЛП)

Я знала лучше других, что нынче существовал только один экземпляр. Вначале их было пять, и, что ещё более усложняло этот вопрос, в двух чертежах содержались преднамеренные, смертельно опасные отклонения. Я уничтожила свою карту – одну из фальшивых копий Рамзеса. Та, которой мы руководствовались, чтобы достичь оазиса, пропала или затерялась во время нашего стремительного бегства. Копия Эмерсона исчезла ещё до того, как мы покинули Нубию. В итоге осталось две: точная и ложная.

Другая ложная копия принадлежала Реджи Фортрайту. Он оставил её мне, когда отправился в экспедицию в пустыню. По его просьбе я передала карту военным властям вместе с его завещанием, прежде чем мы последовали в пустыню за ним. Предполагаю, что документы были отправлены его единственному наследнику – деду, когда Фортрайт не смог вернуться. Эту копию я не брала в расчёт: того, кто решил бы ей воспользоваться, ждала чрезвычайно иссушающая, продолжительная и мучительная смерть.

Оригинал карты находился ранее во владениях лорда Блэктауэра, деда Реджи. Нынче он пребывал в сейфе Эмерсона, расположенном в библиотеке Амарна-Хауса. Блэктауэр отказался от него вместе с правом на опеку над Нефрет, по решительному настоянию Эмерсона. Я просила уничтожить карту, но Эмерсон переубедил меня. Никогда не знаешь, говорил он, что случится в будущем, и не придёт ли время использовать её.

Пришло ли это время? Во второй – и, рада сказать, в последний раз – моя честность колебалась под влиянием непреодолимой любви. Мне пришлось вцепиться зубами в льняную наволочку, прежде чем разум снова победил.

Я не могла доверять чести человека, у которого её явно не имелось. Равно как он не доверился бы моей. Он не может позволить себе освободить заложника, не уверившись, что сведения, сообщённые мной, точны – но как он узнает это, пока не отправится в путешествие и не вернётся? Я не могла восстановить наш маршрут или вспомнить показания компаса, но не сомневалась, что Эмерсон был способен на это. Он неизменно следовал указаниям компаса. Злодей не нуждался в карте, если бы смог заставить Эмерсона заговорить.

Нет, свидание было уловкой. Нашей единственной надеждой оставалось найти Эмерсона и освободить его до того, как…

Где он может быть? Я чувствовала – где-то поблизости от Луксора. Интенсивный поиск шёл повсюду и не прекращался, но невозможно было проникнуть в каждую комнату в каждом доме, особенно в жилищах иностранцев. Египет пользовался благословениями британского права, провозглашавшего: дом человека – его крепость^[128]. Благородный идеал, один из тех, с которыми я полностью согласна – в принципе. Благородные идеалы часто неудобны. Я хорошо помнила историю о том, как Уоллис Бадж вывозил из страны ящики с незаконно добытыми древностями, а полиция ждала возле его дома, не в силах войти, пока не прибудет ордер из Каира. Нам нужен ордер, а для этого у нас должны быть основания. Именно их мои преданные друзья пытались получить – беседуя со своими осведомителями в деревнях, отслеживая сплетни о незнакомцах в городе, расследуя слухи о необычной деятельности, – и я возлагала надежды на их усилия.

Особенно я рассчитывала на Абдуллу и его влияние на жителей Гурнаха, которым, как полагали, были известны все тайны в Луксоре, но, лёжа без сна в темноте, признавалась самой себе, что горько разочаровалась в нём. За последние несколько дней я едва видела его. Я знала единственную причину, заставлявшую его избегать появления дома: он выглядел, подобно белобородому Джону Ноксу^[129] в тюрбане, когда увидел меня вместе с Сайрусом. Не то чтобы Абдулла мог оскорбить меня, предположив, что я испытываю хоть какой-то интерес к другому мужчине. Он завидовал Сайрусу по личным причинам: возмущался теми, кто хоть как-то пытался помочь нам с Эмерсоном, и ещё больше негодовал на Сайруса, поскольку его собственные усилия оказались бесполезными. Бедный Абдулла. Он старел, ему пришлось перенести ужасный удар. Я сомневалась, что ему когда-нибудь удастся полностью оправиться от случившегося...

Да простит меня Бог за такие сомнения. Ибо Абдулла послужил мне лучше всех.

На следующий день мы с Сайрусом сидели за завтраком, обсуждая, как разобраться с предложенной встречей, когда вошёл слуга и сказал, что Абдулла хочет поговорить со мной.

– Попросите его войти, – сказала я.

Лакей выглядел шокированным. Слуги, вообще-то, гораздо большие снобы, чем хозяева. Я повторила приказ. Пожав плечами, мужчина вышел, а затем вернулся и сообщил, что Абдулла не войдёт. Он хочет поговорить со мной наедине.

– Не представляю, что он намерен сказать такого, что не может повторить перед нами – поднялась я.

Сайрус улыбнулся.

– Он хочет быть вашей единственной опорой и защитником, моя дорогая. Такая лояльность трогательна, но чертовски обременительна. Идите же.

Абдулла ждал в коридоре, обмениваясь кислыми взглядами – и, по-моему, приглушёнными оскорблениями – с привратником. Он не произнёс ни слова, пока я не вышла с ним на веранду.