Змея, крокодил и собака

Хотя зонтик был прикреплён к моему запястью маленьким ремнём, я и не пыталась помешать Эмерсону поднять меня на руки. Я сильна духом, но даже лучший из нас не всегда способен противиться искушению. Когда он направился к лестнице, я твёрдо заявила:

– Можете отнести меня прямо к ослу, если хотите. И тем самым избавиться от потерянного времени и возникающих проблем, Эмерсон, потому что, какой бы способ вы ни использовали, чтобы удержать меня в этой комнате, он не увенчается успехом, если я решила покинуть её.

Эмерсон устроил меня на ослиной спине и набросился на Абдуллу, от души распекая его, так как знал, что не имело смысла кричать на меня, Абдулла взглянул на меня. Если бы он был англичанином, то подмигнул бы.

Мы быстро продвигались вперёд. Берта и я – на ослах. Рассмотрев все варианты с какой-то сверхъестественной задумчивостью, кот решил прокатиться со мной. Остальные шли пешком, в том числе Кевин, чьими жалобными протестами откровенно пренебрегали. Наш путь лежал почти к северу по безжизненной пустынной тропинке, пролегавшей через горное дефиле[248] на самой границе равнины Амарны и шедшей параллельно реке, а затем снова поднимавшейся над холмами к югу. Ничего, кроме следов людей и ослов; с обеих сторон тропы – безводная пустыня под солнцем. А когда-то здесь была королевская дорога величественного города, где высились прекрасные дома и расписные храмы. Из «Окна Появления»[249] властитель царского дворца раздавал золотые ожерелья привилегированным придворным. А нынче остались лишь низкие курганы и просевшие котловины; время и всепоглощающий песок уничтожили свидетельства эфемерного присутствия человека, как однажды они уничтожат и наши собственные следы.

Расстояние от Хаджи Кандиля до северной границы – чуть более трёх миль. Солнце уже припекало вовсю. Кевин хмурился, стонал и постоянно вытирал потный лоб. Я предложила ему свой зонтик, но он отказался – очевидно, из-за какой-то глупой боязни продемонстрировать отсутствие мужественности. Оставалось надеяться, что он не причинит мне неудобств, рухнув от теплового удара. В отличие от других, Кевин не был привычен к этому климату, а Эмерсон не собирался снижать темп ни для мужчин, ни для женщины.

Справа, в нескольких милях отсюда, находились северные гробницы и пограничная стела, которую мы видели в первый день. Эмерсон не свернул. По мере продолжения пути скалы всё круче изгибались к реке, пока лишь узкое пространство в несколько сотен ярдов не стало отделять их от берега. Тень, отбрасываемую ими, можно было только приветствовать, но я начинала ощущать то же чувство угнетения, которое овладевало мной во время пребывания в лагере, разбитом в королевском вади. Каменные лица становились ещё более изломанными (возможно, так казалось одним лишь моим встревоженным глазам) из-за расщелин и бесчисленных крошечных вади, а также остатков древних карьеров.

Наконец Эмерсон остановился и поднял взгляд, Анубис спрыгнул с моих колен и встал рядом с ним.

Высоко на каменной стене я увидела фрагменты рельефов и ряды иероглифических знаков. Итак, стела существовала на самом деле. Меня совсем не удивило, что Эмерсон обнаружил её. Она была новой – точнее, новой для археологов, а сама по себе, естественно, очень старой и изношенной – и располагалась далеко к северу от других стел. Я ощутила кратковременную дрожь археологической лихорадки, но она быстро прошла. Я чувствовала, что Эмерсон пришёл сюда не для того, чтобы добавить ещё несколько иероглифов к текстам пограничных стел.

Сайрусу удалось не выругаться вслух, хотя он и задыхался от непроизнесённых слов:

– Святые… э-э… угодники! В такую даль – для этого?!

– Текст, вероятно, идентичен другим, – ответила я. – Но вы же знаете, как все они повреждены – мы можем найти здесь часть, не сохранившуюся в другом месте, и заполнить некоторые из недостающих разделов.

– Ну, можете быть уверены: тут точно ничего не найдёшь, – заявил Сайрус. – На такую скалу разве что ящерица взберётся. Присядьте здесь, в тени, моя дорогая – если только это можно считать тенью.

Он снял меня с осла и устроил на коврике, расстеленном Бертой. Мужчины уже приступили к разгрузке снаряжения. Рене и Чарльз, подстёгиваемые едкими комментариями Эмерсона, охотно помогали им. Кевин рухнул у моих ног со вздохом мученика и взмолился о глотке воды. Я налила чашку страждущему журналисту и напомнила ему: он сам виноват в том, что ему пришлось терпеть жажду и жару.

– Любопытство убило кошку, знаете ли, Кевин. Надеюсь, вы избежите подобной смерти.

– Кстати, о кошках, – сказал Кевин. – Расскажите-ка мне об этом дьявольском существе, которое повсюду следует за профессором. Когда я впервые увидел его, то подумал, что он – тот самый, о котором вы позаботились после дела Баскервиля; но этот, похоже, гораздо более дикий.

– Мы временно заботимся о нём по просьбе друга, – ответила я. – Из этого вам не состряпать историю, Кевин. Извините, я хочу посмотреть, чем они заняты.