Змея за пазухой

Одарив Никиту уничтожающим взглядом, Альберт энергично пошел к выходу. Услышав, как за ним с грохотом закрылась входная дверь, Никита подумал: «Надо было приказать ему, чтобы вынес на улицу обломки стульев. Чтобы поостыл маленько. Вишь, как разоряется… Но мужик не промах – из грязи лезет в князи. А что, чем черт не шутит? Полине нужен рядом верный слуга, а не повелитель, как ее бывший. Альберт как раз этот случай…»

Немного прибравшись, Никита заварил некрепкий чай, отпил несколько глотков, закурил и задумался. Все выходило на то, что кольцо замкнулось. Альберт – это звено из другой цепочки, побочный продукт расследования. И хорошо, что он проверил его. Что касается нотариуса, то Таруту вспугнул не начальник охраны Колосковых, а некто другой, кого он боялся до потери пульса.

Никита уже практически не сомневался, что знает, кто убийца Олега и всех остальных. Осталось лишь добавить к сформировавшейся в голове картине всего несколько штрихов.

Он понимал, что сегодня вряд ли уснет, а если сон все-таки придет к нему, то ненадолго, потому что все его нервы были натянуты до предела. Так с ним бывало, когда его группа уже окружила логово боевиков и ему оставалось лишь отдать приказ на уничтожение. Не будь на дворе ночь, Никита несмотря на усталость уже бросился бы в последний бой.

«Терпение, друг мой, терпение… – повторял он как заклинание. – Не наломай дров. Прямо брать нельзя, нужно с подходцем. Чтобы не осталось ни единой потайной тропинки, по которой он может ускользнуть. Но каков гусь! Никогда не поверил бы… А если я все-таки ошибаюсь? Вдруг это всего лишь мои дурацкие домыслы? Нет, нет, не может такого быть! Все сходится, хоть это и невероятно. Проверить, еще раз все проверить! Нужно докопаться до истины, на какой бы глубине она ни находилась…»

Ночью Никита и впрямь не спал, а маялся. Иногда он все-таки погружался в сон, правда, больше похожий на те кошмары, которые ему доводилось видеть, когда раненый Никита после двухнедельных скитаний по горам лежал в реанимации. Едва дождавшись утра, он для бодрости выпил две чашки крепкого кофе и в половине девятого уже был возле тира, где обычно упражнялись в стрельбе все состоятельные люди города. Тир был не из дешевых, зато оборудован по высшему разряду и имел впечатляющий арсенал, в том числе охотничьи карабины с оптическим прицелом.

Никиту не раз подговаривали сходить на охоту или в крайнем случае пострелять в тире, но он так наелся стрельбы за годы службы, что смотреть не мог на оружие. Однажды Кривицкому все-таки удалось затащить старого приятеля в это престижное заведение – Алекс хотел познакомить его с нужными людьми, чтобы те помогли ему с работой. Но Никита не захотел стрелять, а потом их поход вылился в примитивную пьянку (возле тира был приличный бар), после которой он мало что запомнил, тем более лица и имена тех, с кем пил.

Сторож и охранник тира были на месте. В тире стреляли с раннего утра до позднего вечера – кому как удобно, – поэтому служащие всегда были готовы встретить и обслужить ВИП-клиентов.

Удивительно, но сторож, мужик в годах, сразу узнал Никиту. Похоже, свою зрительную память он оттачивал в какой-то спецслужбе. Сторож заулыбался и сердечно пожал Никите руку. Его способности очень обнадежили Никиту, и он не ошибся в своих предположениях. Едва Никита обрисовал внешний облик человека, которым он интересовался, как сторож тут же выдал нужную информацию: да, видел, знаю, ходит часто, стреляет в основном из самозарядного карабина «сайга» с оптикой, стрелок отменный, прогрессирует.

«Да уж, прогресс у него по части снайперской стрельбы налицо… – думал Никита, отъезжая от тира. – Но как я раньше не догадался! Ведь это так просто… Впрочем, погодь. Нужно прояснить главный пунктик. А вот здесь все пока темно, как в подземелье. С моими «способностями» по части сыска доказать, что как раз в то время, когда Олег «самоубился», его не было на работе, будет очень сложно. И все-таки какой негодяй! Да уж, яблочко от яблони недалеко падает. Как ни крути, а гены – сильная вещь…»

В ТЮЗе шла репетиция. И как всегда, на протяжении многих лет, в стеклянной будке, словно императрица, восседала, теперь уже не на жестком деревянном стуле, а в мягком кресле-троне Сарафановна. У нее даже выражение лица соответствовало этому званию – гордое, холодное, слегка надменное, но без самолюбования, присущего венценосным особам. Завидев Никиту, она потеплела лицом и в ответ на его приветствие сказала:

– Я была уверена, что вы еще сюда вернетесь.

– Это почему?

– Предчувствие, знаете ли.

– Из ничего предчувствия не бывает. Должна быть какая-то причина.

– А она есть. После вашего прихода в театре все вдруг стали нервными, взвинченными, в особенности главный режиссер. Он вдруг превратился в настоящего тирана. Даже на меня пытался повысить голос, но я быстро поставила его на место.

«Кто бы сомневался… – невольно восхитился Никита ее характером. – Старушка знает, что ее никогда не уволят. Она стала живым талисманом театра. Актеры первыми поднимут бунт, если Сарафановну силой отправят на пенсию».