Змея

— За рулем дядька в чалме, — доложил наблюдающий в бинокль Сметанников. — Рядом какая-то баба. В кузове, две… Нет, три бабы в паранджах. Никакого крупного багажа.

— Невезуха, — сплюнул Жигунов. — Не будет от них никакой пользы. Не получим ничего, что стоило бы взять.

— Тогда как? — спросил Ткач, вертясь под тяжестью бронежилета. — Пропустим их?

— После досмотра. Должны их проверять, забыл? Прикрой нас, Ефимченко.

— Эй, там! Стой! Контроль!

Пикап, который до этого еле тащился, резко рванулся вперед в облаке дымного выхлопа, водитель, старик с козлиной бородой, сгорбился над баранкой. Сидящая рядом женщина выставила в окно ствол калашникова и выпустила очередь по часовым. Ткач завыл и упал. Жигунов и Кожемякин нырнули за мешки с песком.

— Стреляй, Вова! — зарычал Жигунов. — Бей! Огонь!

Ефимченко не смог. Не хватило опыта, руки тряслись, пальцы вцепились в ПКМ. Бабы в кузове пикапа имели больше опыта. Потому что были совсем не бабами, а одетыми в паранджи духами. У одного была базука, американская М-72, у другого РПГ-7 — оба выстрелили в бункер КПП. Третий бросил три связанных проволокой гранаты. Женщина выпустила целый магазин. После чего пикап удрал, ревя на полном газу. Кожемякин, выскочив из укрытия, полил его огнем из РПК, но тот проскочил между валунами, откуда моджахеды ответили прощальным градом пуль.

Прибыло подкрепление, но слишком поздно, только чтобы увидеть крупную надпись TOYOTA на заднем борту пикапа. Прибежали Якорь, Гущин и солдаты с «Руслана», прибежали из «Муромца» Бармалей и Захарыч. Прибежали Леварт и Ломоносов.

Мирон Ткач, раненый в обе ноги, извивался и выл на дороге. Боря Кожемякин, тот, который сначала на заставе плакал, оказывал ему первую помощь. А внутри разрушенного бункера КПП, среди тлеющих клочьев и ящиков, сидел бледный Володя Ефимченко, обнимая свой РПК. Рядом, окровавленный и обожженный, но вроде бы не очень серьезно, корчился, рыдая, Федя Сметанников. Его левое ухо, оторванное и исцарапанное, скрученное, как яблочная кожура, свисало до погона. Но Сметанникова не интересовало состояние его уха. Он смотрел на лежащего в двух метрах от него сержанта Жигунова.

— Санитар, — закричал Бармалей. — Санита-а-р.

Жигунов был живой. Благодаря бронежилету он не погиб на месте. Однако у него было сильно обожжено и изуродовано лицо, обе ноги от паха и ниже обожжены и ободраны. Но больше всего досталось его левой руке. Осколки посекли руку и выдрали из нее целые куски бицепса, во многих местах обнажив кость.