Змеиная голова

Шура молча вернулся за стол, заправил салфетку и как ни в чем не бывало продолжил терзать бифштекс. Единственный наследник княжеской фамилии вовсе не был глупым, напротив – обладал и умом, и сообразительностью, был начитан, образован, наблюдателен, не пребывал в плену иллюзий насчет суровой правды жизни, мог при необходимости проявить и расчетливость, и даже цинизм, а то и удивить совершеннейшей беспринципностью. Вместе с тем в душе его сохранялись какая-то наивная восторженность и почти детская легкомысленность, которые он привык легко пускать в ход, зачастую создавая у окружающих превратное о себе представление, что, впрочем, умело обращал на пользу – с глупыми, как известно, меньше таятся. Эмоции никогда не брали над ним полного верха и не могли помешать критически оценивать происходящее в самых напряженных обстоятельствах. Вероятно, это качество передалось ему от матери, Анастасии Аркадьевны, которая тоже с легкостью ввергала себя в состояние наивной простоты, умея при этом сохранять и остроту взгляда, и трезвость мысли.

Чтобы пауза не слишком затягивалась, Ардов рассказал о посещении театра, опуская детали, касающиеся расследования.

– «Аквариумъ»? – оживился Шура. – Там антрепренером Тумпаков, я его знаю. Прощелыга, каких поискать! Театр для него так, забава, способ заманить денежную публику после спектакля в кабинеты. Главный доход у него от ресторана с его бешеными ценами: ужин без вина и закуски – 2–50! Каково? А уж вина – кричи «Караул!»: в пять раз дороже магазинных цен.

Шура отбросил салфетку и отвалился на спинку стула, прикрыв глаза.

– Но зато у него обхождение, цыгане поют, – расплылся он в блаженной улыбке, – в восемь вечера венгерский оркестр вступает… Артисток после спектакля можно застать…

После ужина Баратов, по обыкновению, утащил Илью Алексеевича в библиотеку на партию в бильярд. За игрой продолжили обсуждать артисток. Князь оказался весьма осведомлен по этой части, каждой умел дать меткую, зачастую неделикатную характеристику. Выяснилось, что знает он и Найденову, о которой упомянул Илья Алексеевич, – однажды оказался за одним с ней столом.

– Своенравная девица, – туманно выразился Шура и слегка покраснел. – Говорят, ей ангажемент[38] некий богатый почитатель устроил. Тумпаков артисток без своих туалетов не берет, причем нарядов требует первоклассных, самых модных и в достаточном количестве.

Ардов слушал друга, не вступая в разговор. Да этого и не требовалось. Зато он отметил, что в результате регулярных тренировок карамболи стали получаться заметно лучше.

Глава 11. Дома

Домой Илья Алексеевич добрался уже за полночь. Сегодня поставить себе в зачет он мог разве что изобличение артиста-неудачника, преследовавшего объект своих воздыханий в накладной бороде, заимствованной у царя Менелая. Не бог весть какая победа. Можно было предположить, что жгучая ревность Лянина распространялась и на покровителя Найденовой Костоглота – иначе зачем ему было околачиваться у ворот особняка на Итальянской. Голова хряка как угроза в битве за женское сердце – театральная выходка вполне в духе экзальтированной артистической натуры. Скорее даже не хряка, а борова – чтобы подчеркнуть мужскую несостоятельность пожилого соперника. Правда, могла ли позволить хлипкая конституция Лянина управиться с грузом в полпуда?.. Может, привлек кого-то из обслуги?.. Того же конюха Игната… Или этого тенора с песочным голосом… Что же, можно докладывать обер-полицмейстеру? А не слишком ли просто? Надо бы вызвать Лянина в участок да потолковать без сантиментов.

Поглощенный размышлениями, сыщик не заметил, что всю дорогу за ним следил невзрачного вида джентльмен, припадающий на левую ногу. Это был немолодой уже клюквенник[39] средней руки Серафим Пипочка. На лице его были запечатлены следы свежих побоев: один глаз затек и почти не видел, а лопнувшие в нескольких местах губы содержали в трещинах засохшую кровь.

Поднявшись в скромную квартирку во втором этаже над уже запертой мелочной лавкой, Ардов отвернул вентиль у основания витого латунного рожка на стене и поднес спичку к соплам – оттуда навстречу друг другу с тихим гудением вырвались струйки пламени. Еще один «рыбий хвост» он запалил на соседнем рожке. Огонь осветил стенку, увешанную документами – газетными вырезками, фотографиями преступников из полицейского архива, выписками, протоколами опросов, схемами et cetera. Это было все, чем располагал Илья Алексеевич по делу об убийстве отца. Достав из кармана сюртука фальшивые купюры, он пришпилил их рядом с рисунком, на котором было изображено навершие трости в виде головы дракона.