Змеиная кожа

Друзей на новом месте обитания не было, мимолетные Колины гости ее не замечали, и, когда они сталкивались в коридоре или в кухне, на их лицах читалось удивление. Даже общие знакомые не жаловали Надю, считая Колину женитьбу огромной глупостью. Иногда заходил Гриша, но Надя встречала его рыбьим хладнокровием, и он не обращался к ней, даже не говорил ни слова. Только двое уделяли ей внимание и иногда разговаривали, как с живым человеком. Один был Стас, молодой спокойный парень, некрасивый, с виноватым выражением лица, который периодически обитал у Коли по нескольку дней, когда надоедало общежитие. Несмотря на постоянно извиняющийся вид, он был уравновешен, правилен, и обращался к Наде, как к главной: может, помыть посуду? чего-нибудь принести? Второй был маленький подвижный Виталя, который напоминал Наде змею. Обычно он приходил, садился на подоконник, крутил игрушку — глазастого уродца, состоящего из деревянных шариков на резинках, — и пристально наблюдал за Надей, словно видел занимательное действие, а Надю отталкивал его взгляд, потому что в нем был вкрадчивый, ласковый, но чисто мужской интерес. Иногда он о чем-нибудь спрашивал, иногда давал советы, но все таким интимным тоном, что Надю передергивало.

— Что ты на меня смотришь? — ежилась она и вздрагивала, как от холода.

— Ничего, — отвечал он мягко. — Просто.

— Я мужу пожалуюсь, — грозила она.

Виталя легкомысленно отмахивался.

— Брось, какой он тебе муж.

— Нет, — твердила Надя упрямо. — Муж, муж.

— Ну да, на бумаге.

— Откуда ты знаешь?

Виталя усмехался.

— Велика премудрость. За дурака-то меня не держи.

Когда он произносил "просто", голос ясно говорил, даже декларировал, что это не просто, а с определенным умыслом. Но лишнего Виталя не позволял, ограничиваясь изучением, и, сталкиваясь с Надей в коридоре, демонстративно отстранялся, негромко смеясь, — как издевался.

К работе Надя приспособилась, ей даже нравилось наблюдать людей, которые мучаются, болеют и у которых что-то не в порядке. Чем сильнее были страдания поликлинических посетителей, тем ей было приятнее — оттого что плохо не только ей, а еще кому-то. Иногда заглядывала в карточки и, если натыкалась на тяжелую или смертельную болезнь, внутренне согревалась. Когда в автобусе и метро попадались хмурые или огорченные лица, тоже была довольна. Повеселела она и утром, перед началом рабочего дня, когда перепуганная санитарка бросила ей в вестибюле:

— Слышала, Горбачева сняли?

Мысль, что Горбачеву будет плохо, как ей, Надю потешила. Весь день поликлиника не отрывалась от маленького телевизора, и Надя бегала в свободную минуту смотреть новости, но, к ее разочарованию, не происходило жестоких событий, а музыка Чайковского и чарующая плавность балета были слишком благостны. Но потом показали странную пресс-конференцию странных людей, и Надя, увидев, что этим людям плохо — может быть, хуже, чем Горбачеву, — развеселилась.

У подъезда ей встретился местный алкаш, который растолковывал приунывшим пенсионеркам политическую ситуацию:

— Не-ет, эти не удержатся! Надо ж поднести народу с радости, обмыть новую власть, без того никак…

Надя поднялась в квартиру, открыла дверь — никого не было, даже Заваруевой. Надя открыла консервы из сайры, сжевала без аппетита, вытерла банку хлебом и сидела в одиночестве, глядя одним глазом в телевизор. Часов в девять пришли Коля, Стас, еще несколько знакомых — сделали бутерброды и забрали столовые ножи.

— Мы к Белому дому, — сказал Коля. — Пойдешь?

Надя покачала головой.

— Надо оружие. Какое у нас есть?

— Пошли вниз, в подвал, — серьезно сказал Стас. — Арматуру возьмем.

Они ушли. Надя смотрела в окно на темную улицу. Около одиннадцати раздался стук в дверь.

— Открой, это я! — сказали с лестницы, и Надя узнала Виталин голос.

— Не открою! — сказала она. — Нет никого! Все ушли!

Виталя постучал громче.

— Открой, Надь! Ты что — меня боишься? Не сходи с ума!

Надя подумала, что выглядит глупо, и открыла.

— Никого нет, — повторила она. — Все у Белого дома, иди туда.

— Еще чего, — сказал Виталя. — С какой стати? Дай лучше чаю.

Они пошли в кухню. Надя заваривала чай, а Виталя рассматривал ее, как обычно. Потом предложил:

— Хочешь — пойдем посмотрим?

— Куда? — проговорила Надя устало. — Зачем?

— Там танки по Ленинградке идут…

Она налила чай и поднесла Витале на вытянутых руках. Он отхлебнул и усмехнулся.

— Что ж ты так боишься? — спросил он, глядя ей в глаза. — Кто тебя обидел? Впрочем, понятно, что я спрашиваю…

Надя вздрогнула.

— Ты о чем? — сказала она. — Кто наговорил?

— И наговаривать не надо, крайне просто. Раз из дома ушла — значит, кто-то из мужчин домашних. Там у тебя отец и зять. Отец вряд ли…

Надя задохнулась от возмущения на чудовищное подозрение и перебила его:

— Ты что!.. Мой отец!.. Такой человек!..

Виталя покачал головой.

— Не в том дело, какой человек. Просто отцы так долго дочерей не ждут, в детстве приходуют. Значит, разгадка простая — зять. Только зря ты.

— Чего — зря? — глухо спросила Надя, опустив голову.

— В себе замыкаешься, в горе. В лучшем возрасте себя лишаешь радости жизни. Из-за какого-то козла. Он стоит?