Змеиные слезы

В положенный срок Фарида родила мальчика. Во всей слободе не было людей счастливей ее семьи. То было сладостное время, и даже сейчас, потеряв свое долгожданное дитя, улыбалась, будто наяву ощутив его теплое, медовое тельце на своих руках. Сына назвали Саматом. На празднестве, устроенном в его честь, все желали долгих лет жизни, родной дядя, Туфан, подарил ему жеребенка со звездой во лбу, а мать надеялась, что сын проживет вечность6.

Он был крепок, ее ненаглядный сын. Не плакал, не хворал, часто улыбался, держался в седле, точно джигит, и любил всех на свете. Орхан-әфәнде ночью звал Фариду любимой женой, а днем дарил серьги, янтарные ожерелья и хаситә7 с драгоценными камнями. Он баловал и сына, прощал ему любые шалости и звал «своим батуром».

Ах, если бы Фарида не была так глупа!

***

– Погляди на меня, хатын.

Голос стал громче. Она вздрогнула, но все ж не решилась убрать руки от лица.

Когда она обмывала уснувшего навеки сына, ей было страшно.

Когда она ушла из родного дома, ей было страшно.

Когда она ждала ядовитых укусов, ей было страшно.

Но, лишь на миг узрев хозяина пещеры, она ощутила нечто больше, чем обычный страх. О нем пели сказители. Его имя повторяли дети. По ночам его видели в отблесках огня или танце теней на бревенчатой стене.

И вот Фарида стояла пред свернувшимся на мягком диване, слышала его глубокое дыхание и молилась, чтобы не лишиться рассудка.

***

Родители Фариды были бедны. Она не обнимала их долгие годы после свадьбы. Благодарная за каждый день, хатын не осмеливалась испросить у мужа позволения навестить родителей и показать внука.

Но однажды Орхан-әфәнде, находясь в особо благодушном настроении после сытной трапезы, завел речь про уважение к старшим, семью и родителей, что вовсе не молодеют. Туфан сказал о мудрости старшего брата, подобной разлившейся по весне Идели8. На следующий же день Фарида нарядила сына в лучшую рубаху, полосатые штаны и новую тюбетейку, села в крытый возок и, словно ханша, поехала в гости.

В тот день она пролила целые ручьи слез и услышала много добрых слов. Мать тут же принялась стряпать пироги с красными ягодами, отец не спускал с коленей долгожданного внука, а Фарида рассказывала, как ей чудесно живется, да только думала о другом.

Самат уже клевал носом, тени стали длинны и печальны, когда они собрались в обратную дорогу. Мать сложила в корзину свою стряпню, Фарида не посмела отказать. Родители вышли со двора, мать вытирала глаза платочком, отец бодро улыбался, да только в глазах его читалось иное.

– Хочу домой, – приплясывал сын и размахивал корзиной с пирогами.

– Внучек, приезжай к нам. Фарида, ты наше единственное дитя! Не забывай нас, – говорили родители.

– Әни, – повторял сын нараспев.

Он, размахивая корзиной, выскочил на дорогу, изрытую сотнями подков, и Фарида крикнула ему: «Иди сюда, баловник», догнала в несколько шагов, обхватила маленькую липкую ладошку. Самат все не мог угомониться, переступал с ног на ногу, ждал, пока Фарида попрощается с родителями.

– Погляди, как умею! – выкрикнул он, вырвался из материных рук, перескочил с ноги на ногу, скакнул козликом – будто взрослые мужи на Сабантуе9. Мать окликнула Фариду, спросив что-то совсем неважное, она отвернулась на мгновение: дорога была пуста, и запряженный возок ждал их.

А когда Фарида вновь посмотрела на Самата, он замер в испуге прямо посреди дороги. Вороной жеребец мчался, быстрый демон, всхрапывал, словно предупреждал, что случится страшное. Она закричала, рванулась к сыну.

И время замедлилось.

Все вокруг стало туманом и болью.

***

– Думаешь, я привиделся тебе?

Он смеялся над Фаридой, глупой хатын, которая потеряла все. Как разлепить онемевшие губы, как ответить, что положено? Наконец она собралась с силами, упала на мягкий ковер, колени ее не ощутили удара, и молвила:

– Змеиный падишах, Властитель горы, смилуйся надо мной.

Хозяин пещеры молчал, какой-то резкий звук заставил вздрогнуть. Фарида подняла взор: в двух шагах от нее острые желтоватые когти постукивали по полу. Кажется, ему жаль было тратить время на глупую хатын.

– Ты спас меня от верной смерти…

Фарида замолкла, ожидая, что Змей будет насмехаться, опровергнет ее слова или скажет, зачем принес умирающую в свои покои. Тщетно.

– Ты могуч и всесилен, о тебе народ мой слагает легенды и песни. О Змеиный падишах, ты можешь вернуть мне сына?

Она осмелилась поглядеть на того, кто теперь величественно сидел на покрытом коврами диване, спустив когтистые лапы, точно человек. Сейчас Змей был спокоен и прикрыл глаза светлыми, почти прозрачными веками. Фарида затруднилась бы сказать, на какого зверя больше всего походило чудище. Морда его напоминала собачью, раздвоенный язык при разговоре являлся наружу, два длинных зуба снизу и сверху приковывали взгляд. Кожистые крылья, сложенные на спине, не были птичьими. Фарида попыталась представить, как выглядят они расправленными – и поняла, отчего пещера столь велика.

– Говорят, ты можешь сотворить невиданное. В награду за жизнь. Отдай меня своим слугам, убей меня сам… Только верни Самата.

– Вы ничтожны.