Змеиные слезы

Хозяин пещеры не открывал своих страшных челюстей. Но слова его явственно звучали в голове и нутре хатын.

– Вы живете всего мгновение. Слабы, не умеете летать, всего боитесь и готовы на подлость. – Он так и не открыл глаза, видно, не желая смотреть на представительницу человечьего племени. – Я велел своим слугам принести тебя в пещеру, но вовсе не для того, чтобы ты просила меня о несбыточном.

– Несбыточном? – Надежда, встрепенувшаяся в ней, подобно весеннему побегу, начала вянуть. – Для чего же?

А если Падишах просто испытывает ее? С Фаридой произошло невиданное: она встретила чудище из сказок, тех самых сказок, которые пела своему ненаглядному сыну.

Должна была замерзнуть – оказалась в тепле и на мягком ложе.

Боялась всего – а сейчас стоит перед чудищем и просит о снисхождении. Фарида сошла с ума, да только какая бы хатын на ее месте осталась в рассудке?

Змей не ответил на второй вопрос, но вновь говорил то, что лишало ее надежды:

– Живое можно сделать мертвым, а мертвое в живое не превратится. Ты не столь глупа, чтобы не знать об этом. Твой сын давно в дивном саду, и не нужно его тревожить.

Голос Змея вновь бродил в ее утробе, и внутренности сжимались, но боль куда-то ушла, точно плоть ее понемногу привыкала. Фарида стала дышать глубоко, вздымая живот, и, когда Змей продолжил, поглядела на него открыто, без страха и робости. Сейчас он походил на диковинную птицу, покрытую толстой чешуей. А бывают ли такие? Грудь и тело его были белыми, точно первый снег, по морде, крыльям и хвосту расползались красные всполохи.

– И слез ты больше не лей… Не лей, хатын.

И от «хатын», что прозвучало куда тише – со змеиным шипением и незмеиной растерянностью, – она заплакала еще горше и упала на толстый ковер подле когтистых лап падишаха.

***

Тот жеребец был горячих ногайских кровей. По соседству с родителями жили два брата, что перегоняли табуны и тем кормились. Они не углядели, как самый свирепый жеребец вырвался и помчался на волю. Не стоял бы Самат на пути, схватила бы его за руку пустоголовая, болтливая мать – сложилось бы все иначе.

Но острые копыта изувечили ее драгоценного сына: его милое лицо, руки, что так и не научились держать саблю… Он дышал тяжело и плакал, раз за разом звал свою әни. Фариду заперли в сеннике и не пускали к сыну до последнего дня. А когда тот день настал, она сидела подле Самата и почти ослепла от слез.

После похорон Орхан-әфәнде назвал ее виновной. Фарида не спорила с мужем. Два брата, что перегоняли жеребцов, лишились всего: Туфан сжег их дом, застрелил жеребцов и повесил братьев на кривой осине. А Фариде муж сказал трижды «талак»10 и выгнал из дома.

***

В детстве она слушала сказки про Белого Змея, что жалеет людей.

В детстве она слушала сказки про Черного Змея, что пожирает людей.

Хозяин пещеры, где она жила много дней и ночей, не был похож ни на того, ни на другого. Каждое утро к его обиталищу приползал клубок гадов. Средь них были ядовитые гадюки и безобидные ужи, разговор их казался шипением без слов и смысла. Они приносили Змею мед и яйца, собирали золотой песок, говорили обо всем, что происходило в лесу и человечьих селениях.

– Однажды пришли твои сородичи, убили моих подданных. И построили на том месте город, – сказал Змей как-то вечером, когда тишина долго висела над пещерой.

Они привыкли больше молчать. Фарида чистила ковры и золотую посуду, вытирала столетнюю пыль с сундуков, стряпала и тем благодарила за кров. Но иногда Змей затевал разговор, и она смиренно слушала.

– Прости глупость их, Падишах, – молвила Фарида и поглядела прямо в глаза Змею. В них горело пламя. Когда он был спокоен, напоминало оно угли почти потухшего костра; когда злился – всполохи обжигали.

– Убивают раз за разом, давят без всякой жалости. Рассказывают про меня глупые байки! – А теперь в низком голосе его не было гнева.

И целую ночь спустя попросил:

– Скажи, что за байки сочинили про змеев твои нелепые сородичи.

Фарида послушно вспоминала, как бедняк раз за разом обманывал Белого Змея, как разрезали его на куски и скормили хану, а Змеиный падишах невольно шипел и ударял хвостом по каменному полу. Сказывала про любовь Черного Змея и красавицы Зухры11. Падишах призадумался, точно дотоле не слышал о таком.

***

Когда ворота дома Орхана-әфәнде за ней закрылись, Фарида решила: жизнь ее ничтожна и пути исцеления не сыскать. Она могла бы вернуться к родителям, но не осмеливалась осквернить их своим приходом. Она могла бы прийти в богатый дом и просить милостыню, но считала такой путь позором.

Фарида отправилась туда, где упокоился ее драгоценный Самат. Молилась три дня и три ночи. Ни единой слезы не пролила на розовый куст, что пускал новые корни. Пророк завещал женщинам не плакать там, где лежат мертвые. Фарида чтила его слова.

А потом отправилась на гору и ждала змей, что напоят ее плоть ядом. «Ты призываешь погибель, о том мысли твои. Ты на пути к смертному греху— интихару12. Лишь Аллах в праве решать, кому жить, а кому умереть», – сказал бы ей человек мудрый и прогнал дурное желание, но рядом с Фаридой не было никого.