Змеиный бог

— Чертовы гринго со своими шестеренками. — Пако сдул пороховые газы, спрятал пистолет и уронил Масляного Джека под бар. Потянувшись, торговец достал с полки квадратную бутыль, уцелевшую в перестрелке. — Местное пойло не такие помои хоть?

Мексиканец налил виски в стакан и влил его в себя как ни в чем не бывало, отвернувшись к собранию спиной, обтянутой в кожу с тиснением: «ЛА КОНКИСТА ГРАНДЕ. Петролео-и-комбустиблес», и над кормой штанов, почти по-английски: «║Мы уважаем вас!»

Пепел выжидательно прищурился. Он вернул самозарядный револьвер в кобуру, готовый тут же выхватить его снова. Аккуратно переступая остроносыми сапогами, стрелок пробрался между столиков и остановился у выхода.

— Я вот что не пойму, — произнес он, не оборачиваясь. — Как бармен не узнал, что перед ним индеец? Он же не слепой.

— Слепой, — отозвался торговец, давясь крепким виски. — Слепой, я забыл досказать.

— Испоганил весь анекдот, — промычал из-под стойки раненый Джек. — Я ж говорил.

— Еще, — добавил Пепел. — «Кукарачас» — так называют южных индейцев. Эти не пьют до глубокой старости. У нас их зовут клопами.

Он распахнул короткие створки и вышел.

Прямо перед «Енотом», попирая крыльцо передними шинами, стоял мексиканский дизельный лоурайдер. Опасный и длинный как варан, автомобиль осел на гидравлике, скалясь широким радиатором и покачивая фонарями на железных удилах.

Машина представляла собой чарующее зрелище. Вдоль борта тянулись аляповатые росписи с водопадами, пальмами и знойными красавицами в нагрудных повязках и без. Капот был отведен под замысловатую композицию из лика Богородицы в окружении роз, хищных зверей и огнестрельного оружия. Все «муралес», бандитские воздушные фрески, вылиняли и облезли, побитые солью и ветром двух континентов. У Девы Марии, помимо двух воздухозаборников на плечах, росла уж вовсе непристойная борода из дегтя. Мелкие вмятины и пулевые отверстия в дверцах были аккуратно замазаны глиной.

Вот и все, что успел рассмотреть Пепел в этом гибриде искусства и инженерной мысли: из кабриолета выпрыгнули два приземистых латиноса и направили громадные дробовики ему в грудь.

Позади громко отрыгнул Пако.

— А вообще, — объявил он, — разговор к тебе есть, ми компа.

Он прошел мимо американца к машине, хлопнул его по спине и отдал знак бритоголовым ватос-эрманос.

Один бандит распахнул для стрелка облезлую дверцу, а второй дробовиком пригласил его сесть. Сиденье было обито ягуаровой шкурой, и Пепел с удовольствием откинулся назад. Машина заревела и тронулась, качнувшись на шинах. В лицо ему ударил сладкий аромат ночной прерии.

(1х02) Музыка, зеркала и дым

Со стороны гор налетал холодный западный ветер. Одинокий шар перекати-поле, гонимый его порывами, бросился под автомобиль как дикое животное, прочесал по днищу и с хрустом развалился под задними колесами. Пепел зажег было сигару, но раскурить не смог. Приборная доска лоурайдера тлела огнями, а по левому борту гордо парил Эль-Капитан — он же пик Пайкса, бессменный ориентир мексиканской дизельной конкисты.

Пряча глаза под шляпой от колючей пыли, слингер натянул шейный платок до переносицы. Сидевший рядом бандит прохрипел что-то на южном наречии.

— Говорит «не поезд едем грабить»! — перевел Пако, развернувшись к ним. Он добавил пару ленивых испанских словечек. Его спутники загоготали, безразличные к песчаному ветру и холоду сентябрьской ночи, привычные к любой дорожной стихии: и болотам Нью-Орлеана, и бетонным городам Запада, и свинцовым тоннелям воронки Мохаве.

— ВАЙ, КАБАЛЬЕРОС, ПОПОЗУДА ПРА ЛА! — рявкнул Пако, и двое латиносов дружно подхватили бандитскую песню, едва не полностью состоявшую из слов «попозуда» и «вай», которые полагалось реветь, не щадя глотки. Бросив мохнатую баранку, водитель барабанил по приборной доске, хватался за рычаги и попеременно жал педали, раскачивая лоурайдер будто железную лодку. В кабриолете пахло свежим потом, марихуаной и крепкими парфюмами. Еще одна Дева Гваделупская, привешенная к фонарной раме, юлой вертелась на связке четок.

— О чем песня? — спросил Пепел четыре рефрена спустя.

— А черт ее знает! Это ихняя, они бразильцы, — отозвался Пако. — Хе! Смешно звучит для испанического уха.

Едва хор развалился, мексиканец перемахнул назад и плюхнулся на ягуаровую шкуру рядом с Пеплом.

— Любишь музыку, ми компа? — он облапил стрелка за плечи. — Я очень люблю американскую музыку!

— «Дос пистольерос»? — слингер убрал шейный платок, укрываясь от ветра ладонью.

— Не-е. Не ваше кантри драное! Черную американскую музыку! Твист. Рок-н-ролл. Негритянскую разговорную, джаз. А! Сеньора Билли Холидей. — Пако отхаркнул за дверцу и простонал тоном выпившего артиста-марьячи: — И звезды падали на Алабаму… в ту но-о-очь!