Змеиный бог

— Нужно спрятаться! — сказал он и без приглашения полез под ближайшую дрезину.

Град сыпался всё сильнее, он налетал волнами, покрывая всё, усыпая окрестную равнину. Желтый, мутный, неправильный град.

— Серная кислота, — коротко сказал стрелок, когда все трое улеглись под шестиколесной платформой года 1964-го. — Или что-то едкое, не знаю, что.

Град барабанил по конструкции у них над головами, и струился, и тек, пропитывая железо и смывая ржавчину.

После неправильного града посыпался настоящий ливень, и вдруг равнина вспыхнула огнем. Завороженные, трое путников смотрели, как дымятся в воде неведомые градины, и загораются, и вот уже по всей равнине воспламенялись и горели целые озёра синей, зеленой и малиновой плазмы. Море огня трепетало на ветру и колыхалось. Оно тянулось до самого горизонта, и в его свете было видно, что череда мертвых дрезин и не думает иссякнуть, а тянется бесконечной кавалькадой до самого горизонта, под светом луны, авроры и первых созвездий, ван черная на фоне трепещущих озер и лагун, полных синего, зеленого и красного огня.

(1х12) Мессия

Он шел по следу Трикси больше полугода, самовольно покинув Чикаго и нарушив все возможные договоренности с итальянцами. Та наводка, что дал ему старик-индеец на пирсе, номер ее автофургона, привела Джошуа в Виннипег, а оттуда, при содействии местных ацтеков, завела его с единственным провожатым, индейцем-чероки, в непроходимые канадские леса.

Здесь без остановки валил снег, и каждый путник, случайно встреченный ими на пути через заледенелый край, непременно заводил речь о конце света: что-де недаром Иисус обещал вернуться спустя две тысячи лет, теперь время прошло, и он вернулся, и все люди будут умирать от холода, пока земля целиком не замерзнет. От этих разговоров проводник Джошуа впал в чернейшую меланхолию, начал всё чаще прикладываться к бутылке, а потом, однажды вечером, встал и побрел в сосновую чащобу. Та поглотила его в один миг и сомкнулась следом за ним, оставив Джоша любоваться полярным сиянием, горевшим в небе не хуже южной авроры.

В следующие три дня Джошуа потерял несколько фунтов веса и получил свои первые обморожения.

В следующие три дня он понял, насколько жесток и коварен север, и как он зовет человека — по-иному, чем прерия, но с тем же результатом, глотая его целиком и растворяя в себе навсегда.

На третий день он нашел ее фургон, оставленный около трассы, на поляне, помеченной вехами на деревьях. В доме на колесах горел свет и шумело радио, трубя какие-то военные новогодние марши, но пищи ни в холодильной камере, ни в духовке не обнаружилось, да и обогреватель едва работал — батарея машины была на издыхании.

На четвертый день Джошуа обнаружил ее.

Первым делом он увидел у заледенелого озера толпу фигур, наряженных в черное, белое и зеленое — здесь были и ацтеки, и местные безымянные племена, и какие-то китайские старухи в шерстяных шалях, державшие в руках разноцветные бумажные фонари. В самом центре, в кольце из камней и бревен, пылал высокий костер. Туша огромного животного — по всей видимости, канадского лося — была распята в стороне, над ковром из раскаленных углей, растянута за лапы на четырех тросах между четырьмя ацтекскими мотоциклетами, головой вниз, так, что лосиные рога скребли по снегу будто нелепые грабли.

Пока Джошуа брел к костру, черные фигуры на снегу принялись скандировать что-то невнятное, вразнобой, и вразнобой же хлопать в ладоши. Они сторонились обледенелой и заснеженной фигуры Джоша, убираясь с его пути, и в тот самый миг, когда он подобрался к лосю вплотную — кр-р-р-рак! — грубо зашитое брюхо животного лопнуло, вспоротое изнутри, и на свет показалась его Трикси. Повзрослевшая и похорошевшая, пускай целиком измазанная кровью, она подняла в воздух лосиное сердце, лоснящееся и огромное, и крикнула что-то на своем наречии. Ацтеки загорланили вслед за ней, и франкоиндейцы ответили им, как умели. Даже старухи-китаянки затянули какую-то протяжную и напевную песню.

— Трикс, — из последних сил выдавил Джош. — Я нашел тебя, Трикс.

Ее глаза просияли.

— Я спасла тебя, — сказала Трикси, выступая из туши лося на белый снег, окутанная паром. Каждый розовый след ее в снегу дымился, словно маленькая печная труба. Трикс объявила: — Я спасла тебя и спасла мир. Мы больше не замерзнем. Ты благодаришь меня?

Джошуа молча повалился на снег.

— Линь Плакучая Ива, отнеси этого в мой номер, — услышал ее голос. — И набери нам горячую ванну. Я скоро приду.

К вечеру следующего дня силы всех троих были на исходе. Местность вокруг стала еще негостеприимнее. Кортеж из мертвых облупленных дрезин остался позади, и колея шла теперь по самому краю узкого разлома, который с каждой милей становился шире и глубже, пока они не оказались на одной из поднебесных ступеней широкого каньона, полного дыма и огня. Бурая сланцевая порода теперь отвесно поднималась вверх по правую сторону, а по левую — резко обрывалась вниз.