Змеиный король

Надгробную речь на похоронах читал пастор из церкви, которую посещали Трэвис и Дилл. Он долго распространялся о свете, вечной жизни и воскрешении и был немногословен в том, что касалось подробностей жизни Трэвиса.

– Справедливости ради надо заметить: он наверняка не так уж хорошо его знал. Да и что можно сказать о ком-то, кто прожил всего семнадцать лет? – заметил Дилл.

– Да уж, о внуках тут не поговоришь, – согласилась Лидия.

– Трэвис любил «Кровавые распри», бургеры из Krystal и свою дубинку, но никогда не целовался с девушкой.

– Трэвис никогда не целовался?

– А ты разве слышала, чтобы он об этом упоминал? Кого ему было целовать?

– Да, что верно, то верно. Но, похоже, он двигался в этом направлении.

– Хотя на моих похоронах, может, и того меньше сказали бы… – пробормотал Дилл.

Тоже не целовался с девушкой. Так и не набрался мужества, чтобы признаться в своих чувствах девушке, которую хотел поцеловать. Даже не любил Krystal. Победил в школьном конкурсе талантов. Записал несколько своих песен на видео, и эти записи получили хороший отклик у людей, посмотревших их в интернете. Похвально трудился в магазине Floyd's, дотошно вытирал с продуктов пыль, претендовал на должность менеджера ночной смены. У него была пара близких друзей. Возможно, из-за него отца посадили в тюрьму – во всяком случае, так считала его мать. С верой дела у него обстояли не бог весть как. Конец.

– Мне кажется, что человеческая жизнь – нечто большее, нежели просто сумма ее частей, – сказала Лидия. – Наверное, было бы несправедливо мерить ее достижениями, особенно в случае Трэва.

Они сидели и слушали шум реки. Интересно, думал Дилл, существовала ли она в те времена, когда люди еще не жили и не умирали у ее берегов, звучала ли она тогда так же? Он гадал, как она будет звучать, когда умрет последний человек. У рек нет памяти; как и у земли или воздуха.

– Как думаешь, где он сейчас? – тихо спросила Лидия.

Дилл помолчал немного.

– Мне хотелось бы сказать, что он в раю. Но правда в том, что мне это неизвестно. Надеюсь только, что там ему лучше, чем здесь.

– Порой, когда начинаю размышлять об этом, прихожу в панику. Думаю: а вдруг он сейчас летит через космос. Все падает, и падает, и падает, и это никак не кончается. Эта черная космическая пустота вокруг. Но он осознает это, себя самого, свои воспоминания, которые все еще с ним.

– До тех пор, пока у него есть воображение.

– Ara. A еще мне интересно: вдруг рай – это то, каким ты его себе представлял? Может, когда туда попадают мусульмане, их ждет Аллах. И они такие: «Видите? Мы с самого начала были правы». А Трэвис, оказавшись там, пьет мед из рога или что-то вроде того.

– Надеюсь, что так и есть, – сказал Дилл. – Не хочу верить в то, что воспоминаний Трэвиса – всего, что он любил, всего, кем он был, – больше нигде не существует. К чему Богу сотворять в ком-то целую вселенную, а потом ее уничтожать?

– Ты все еще веришь в Бога?

Дилл какое-то время молча теребил в руке манжету рубашки, а потом ответил:

– Ага. Но я вот думаю: может, он создал все это, а потом понял, что хватил через край. Что если он просто не в состоянии уследить за всеми плохими вещами, которые происходят, и положить им конец? – Он умолк, задумавшись над своими словами. – Ну а ты?

– Не знаю, но хотела бы верить. Иногда верю, а порой – нет.

Порыв наполненного влагой ветра растрепал ей волосы.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, сколько у тебя осталось весен? – спросил Дилл, отбросив прядь волос, которая лезла ему в глаза. – Нам сейчас по семнадцать, так что, если повезет, у нас будет еще шестьдесят три весны. Вроде того?

– Не задумывалась. Но теперь буду.

– Наверное, ответом всегда будет: еще одна, до тех пор пока не останется ноль. Но никогда не узнаешь заранее, когда в запасе будет ноль.

Они наблюдали за стервятником, который лениво кружил в отдалении, взмывая вверх на восходящих потоках ветра и скользя по воздуху.

– Ничего не кончится с нашим уходом, – произнесла Лидия. – Времена года не перестанут сменяться. Эта река не остановится. Стервятники так и будут кружить. Жизни любимых нами людей не оборвутся. Время продолжит разматываться. Истории будут писаться.

– Лидия.

Она повернулась, наклонив голову вбок, скользя взглядом по лицу Дилла.

– Ты в порядке?

Он уставился на свои ноги.