Красноглазый альбинос с бледной как мел, покрытой мелкими трещинками морщин кожей. Его длинные седые волосы были заплетены в косичку. Длинные оттопыренные остроконечные уши торчали словно антенны. Тонкие синие губы. Запавшие щёки. Выступающие скулы. Сияющие, словно рубины глаза. Безупречное лицо казалось каким-то неестественно красивым и аккуратным, словно принадлежало искусно выполненной фарфоровой кукле, а не живому существу из плоти и крови. Идеальная симметрия форм, была столь чужеродной в своём превосходстве, что человеческий разум отчаянно отрицал ее, упорно определяя как что-то ненормальное и даже нереальное. Это невольно зарождало страх. Страх перед неизведанным и непостижимым. Страх, который вынуждены испытывать убогие при встрече с всесильными. Совершенный ангел был облачён в красную тунику, поверх которой была надета титановая кираса с выштампованными на груди весами. Видимо эти весы что-то символизировали, но Фальтус не знал что именно. В правой руке он сжимал копьё, причудливое остриё которого было выполнено из чистейшего квартума. В левой руке ангел держал круглый титановый шлем, похожий на аквариум.
— Зачем же ты пришёл ко мне, Афелий? — осторожно спросил Фальтус, внимательно разглядывая гостя.
— Клеймо на мне позорное, что кровью смыть обязан. Преследуя лишь шанс последний, сулящий честь мою спасти. Я оказался заперт в этом мире жалком. И вынужден о помощи просить существ, презрение к которым безграничное питаю, — громогласно произнёс ангел, постукивая древком копья о пол.
Слова, что произносил альбинос, лились легко и непринужденно, словно песня. Его голос был суровым, но вместе с тем приятным и пробирающим до мурашек. Голос, что затрагивал потаённые струны человеческой души, непроизвольно располагая к себе любого собеседника.
— Я не совсем понимаю. Ты всегда так разговариваешь? Или только в особых ситуациях? В любом случае, я не тот, у кого ангелу стоит просить помощи. Видимо ты не понимаешь, что такое «Искариот», — надменно улыбаясь, ответил Фальтус.
Позорное чувство страха бесследно пропало. Детектив осмелел, понимая, что если ангел не прикончил его в первые секунды контакта, то и в последующем он, скорее всего, этого не сделает.
Однако Фальтус по-прежнему не спускал глаз с острия пульсирующего неукротимой энергией копья, невольно представляя с какой легкостью оно может пронзить его тело.
— Язык ваш примитивный знаю плохо я, но язык древних неведом тебе вовсе. Посему решим, что говорить я буду так, а ты старайся понимать ту истины крупицу, что несу в словах своих тебе я. Что за общество вы ведомы мне. И цели ваши тоже знаю. Но уверуй в то, что я один способен истребить вас и всех, кто следовать за вами жаждет тоже. А помощи прошу лишь как компромиссное для нас решение. То выгодно для нас обоих будет, — многозначительно произнёс альбинос и вновь ударил древком копья о пол.
Фальтус заметил, что передние зубы гостя металлические, видимо он где-то лишился своих настоящих.
— Не хочу хвастаться, но мы однажды уже прикончили такого как ты, — Фальтус указал пальцем на плавающую в банке голову ушастого ангела.
— Известно это мне. Тацирий, имя его. Он был велик и превосходен, но коварство ваше взяло верх в ту ночь. Я Мастер Дознаватель и пять тюремщиков со мной. Мы силой обладаем, с коей в этом жалком мире тягаться не сможет никто, — Афелий вновь стукнул древком копья о пол и покосился на плавающую в банке голову. На лице ангела читалась скорбь и боль утраты.
— Не буду спорить. В ту ночь, когда мы встретили Тацирия, наш орден понёс небывалые потери. И мы не можем оправиться от этих потерь и поныне. Так в чём же твоё предложение? — Фальтус осторожно выдвинул стул, послышался звон катающихся по полу бутылок. Усевшись на стул, Фальтус внимательно смотрел в красные глаза альбиноса.
Абсурдность этой ситуации зашкаливала. Глава великого ордена «Искариот» вынужден беседовать с каким-то там ангелом, вместо того, что бы прикончить его. Но выбора не было. Фальтус прекрасно понимал, что у него нет ни единого шанса одолеть этого незваного гостя один на один. Поэтому ему ничего не оставалось, как послушно сидеть за столом и слушать льющиеся, словно горный ручей речи альбиноса, в надежде, что тот поскорее уберется туда, откуда пришёл и наконец-то оставит Фальтуса в покое.