Змеиный мох (СИ)

Как будто осень началась, подумал я. Хотя почему как будто? Первое сентября – и правда началась.

Полтора часа силовых и растяжки под тяжелый металл. До седьмого пота. Пока не покажется, что вот сейчас сдохнешь. Потом ката, одна за другой – на втором дыхании. Душ, завтрак и… И что дальше?

Да черт его знает. Впереди длинный пустой день. Обычно, когда было время, гулял по Питеру, весь центр исходил вдоль и поперек, километров по пятнадцать-двадцать за раз. Но в такую погоду хорошая собака хозяина из дома не выгонит.

Собака… Собака у меня была, давно. Разумеется, немец – какая еще может быть на заставе? По недосмотру привезли из питомника щенка с прибылым волчьим пальцем на задней лапе. Очень серьезный баг для служебной собаки, если не удалили в первые дни жизни. Потом – только под наркозом, и все равно такая уже считается негодной. Должны были отправить обратно, но я выпросил у отца. Кто бы возразил начальнику? Звали его Дин. Денька и Динька, говорила мама.

Мы тогда уже жили на заставе под Озерском, в Прибалтике, и я скучал по мелкому Максу, оставшемуся в Ахалцихе. Получилось, что Дин мне его заменил. Вот так и росли мы вместе. Две дочки старшины не в счет – одна совсем маленькая, вторая на четыре года старше, не компания. Парни-проводники разрешали мне заниматься дрессировкой вместе со служебными собаками, и я мечтал, что когда-нибудь мы с Дином задержим самого ужасного и опасного нарушителя границы. Утрем всем нос. Он умер через два месяца после рождения Мишки. Старый, почти слепой, но не отходил от него – охранял.

Если б я и завел собаку, то только такую же. Хотя второго такого же Дина, разумеется, уже не было бы. Но куда мне сейчас ее? С утра до позднего вечера на работе. Может, в старости. Довести до ума дом в Змеином мху и поселиться там с овчаркой. «Камин затоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить…»[1]

Подсознание с упорством маньяка-мазохиста без конца наводило на воспоминания о тех трех днях. О Наде.

Я взял телефон, долго крутил его в руках, пока чуть не уронил на кафельный пол. А потом написал – как в воду нырнул:

«После обеда буду на Гражданке. Могу заехать».

И отправил быстро – чтобы не передумать. Ответа не было долго, и я успел сожрать собственную печень. Потому что противоречил сам себе. Говорил, что не буду пытаться отбить ее у Лисицына, а сам никак не мог оставить в покое. И ведь почти получилось убедить себя в том, что она мне не нужна. Если бы не эта ее авария… Хотя, наверно, все равно бы сорвался рано или поздно. А теперь вел себя как мальчишка, который плюет в девочку жеваными бумажками через трубочку: ну посмотри же на меня! Сделай шажок навстречу!

«Спасибо, не надо».

Умойся, идиот!

Хорошо хоть написал, а не приперся без приглашения. Или… надо было как раз так – без приглашения?

«Привет, Надя, был рядом, решил заехать».

Ну выгнала бы. Или просто не открыла дверь. А может, и нет. Может, и открыла бы. Только теперь поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Русским языком сказано: отстань ты от меня уже.

Сто сорок шесть процентов идиот!

Надо было сначала ей написать, а потом гантелями махать. Хоть отвлекся бы.

Шажок навстречу? Так ведь, может быть, она его и сделала. Тогда, у меня в кабинете, когда спросила, почему я так официально к ней обращаюсь. А я ее обломал резко. Кто знает, может, именно тогда она свой выбор и сделала. Нет, не между ним и мною, – кто я ей?! - а между разрывом с ним и продолжением отношений. Может, это я своим тупым игнором подтолкнул ее обратно? И теперь с этим уже ничего не поделаешь. И нет никакого смысла жевать сопли.

Встал с дивана, вытащил из кладовки тряпки, ведро, налил воды и занялся уборкой. Тоже хорошее лекарство от хандры. Тем более когда в квартире девяносто квадратов общей площади, паркет, требующий натирки, и потолки в три с лишним метра.

Квартиру эту правдами и неправдами получил мой дед, которого я никогда не видел. В семидесятые годы он занимал в горисполкоме какой-то не последний пост, связанный с капитальным ремонтом жилого фонда. Вот в одном из домов на Лермонтовском ему и удалось отхватить лакомый кусочек… с воловий носочек. От огромной коммуналки отрезали две комнаты, кухню и большую кладовку, в которой оборудовали санузел.

Сейчас все здесь было запущено до невозможности. Когда бабушка шесть лет назад умерла, мама сначала хотела квартиру продать и построить под Кёнигом большой дом. Но потом подумала, что, может, после моего увольнения мы захотим в ней поселиться.