Змеиный перевал

Но вы оба должны благодарить Творца — до конца своих дней! А эти бедняги, встретившие столь ужасную смерть. мне так жаль Мойнахана, он был пьяницей, но добрым человеком! Но пусть его судьба станет уроком для остальных: поднимая очередной стакан виски, помяните несчастного и задумайтесь, не пора ли вам самим сдержаться и не заходить слишком далеко. Что касается Мердока, да простит Господь эту грешную душу и не слишком строго покарает его! Сколько раз твердил я ему, что он идет по дурной дороге, иначе его ждет судьба Ахава и Иезавели! Ахав забрал виноградник соседа Навуфея, а Иезавель в своем злодействе покрывала его деяния. И все это погубило их. И вот — Мердок наказан, как были поражены Ахав и Иезавель! Он с презрением отвергал предостережения и советы, нарушал все традиции и правила — и никто теперь не знает, где лежит его тело. Рыбы морские станут питаться его останками, как псы пожрали руки Иезавели. — Тут священник заметил Джойса, также вышедшего на порог дома, и продолжил: — Приветствую тебя, Майкл Джойс. Вот человек, который щедро одарен милостью Бога! У тебя отобрали дом и землю — и ты думал, что это потеря, что Бог оставил тебя в несчастье. Но неисповедимы пути Господни. И твоя потеря обернулась спасением для тебя и твоих близких. Прежний твой дом унесен лавиной в море, а этот твердо стоит на земле! К этому времени вернулись констебль и Дик, и священник собрался уходить. Но я отвел полицейского в сторону и поинтересовался, есть ли необходимость Норе задержаться, нужна ли она как свидетель. Он ответил, что в этом нет нужды. Потом он объявил людям, что мы пережили этой ночью сильное потрясение и теперь должны отдохнуть. Он просил всех оставить нас в покое. И добрые люди охотно откликнулись на его слова, проявив истинную доброту и тактичность. Вскоре мы остались в доме одни, своим обществом. Мы собрались у огня, чтобы обсудить свое положение и дальнейшие планы. Мы пришли к заключению, что на следующий день Норе надо ехать, как и планировалось, что ее будет сопровождать отец, которому тоже полезно будет сменить обстановку и отвлечься от переживаний минувшей ночи. А пока мы могли отдохнуть. На следующее утро Энди отвезет нас с Джойсом и Норой в Гэлоуэй, впереди лежала дорога в Лондон и Париж.

После обеда мы с Норой в последний раз пошли на Поля Утесов, чтобы бросить взгляд на удивительный пейзаж. Как бы ни были мы близки прежде, теперь между нами установилась новая связь. И на скалах, вдали от чужих взглядов, там, где мы впервые признались друг другу в любви, я поделился с ней мыслями об этой новой связи между нами. Она склонила голову, но придвинулась ближе, а я говорил и говорил — как по-новому стал ценить жизнь после встречи с ней, как на протяжении двух предстоящих лет разлуки я буду ежедневно, ежечасно думать о ней.

Нора, дорогая, — сказал я, — нам трудно будет жить вдали друг от друга, но я знаю, что все это ради тебя. И это утешает и придает мне сил.

Она взглянула на меня прекрасными глазами, сиявшими любовью и нежностью:

О, Артур, Артур! Только Бог знает, как сильно я люблю тебя! Я хочу быть самой лучшей — ради тебя, чтобы ты мог мной гордиться. Я уверена, что два года пройдут быстро, даже если вынести разлуку будет трудно. Ты жертвуешь многим ради меня, дорогой! Я буду меняться и в день нашей свадьбы непременно спрошу тебя: доволен ли ты.

Когда пришло время возвращаться домой, мы встали, я и почувствовал дрожь — заметно похолодало и на нас падала тень горы. Все же, несмотря на то что катастрофа была позади и все прояснилось, это место пугало меня.

Два года пролетели быстро, Нора была права. Хотя невозможность видеть ее была мучительна. Порой я оказывался неподалеку от нее, испытывая соблазн мельком, украдкой взглянуть на любимую. Но данное слово дождаться ее заставляло меня отступать. Мне хотелось снова и снова говорить ей о любви, но единственное, что мне оставалось, — писать ей, и то не слишком часто, соблюдая правила, установленные в школе. И не забывать о непременной цензуре. Нора сообщала, что во всем ведет себя как другие ученицы, что в точности соблюдает все правила. И я не должен был подводить ее и провоцировать на порывы и ошибки. Так что письма мои были в меру теплыми и сдержанными, никогда не отражая всей глубины и всего пыла моих чувств. Нора писала регулярно, но не упоминала ничего такого, что ее учительницы могли бы назвать «любовью». Она рассказывала о своем расписании и занятиях, но даже в самых простых ее словах я чувствовал, что сердце ее не изменилось, что она помнит и любит меня.