Читаем Змеиный поцелуй полностью

— А разве христиане слушают Христа? Может, у вас, на севере, по-другому, а наши христиане только языком говорят «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй». А сами могут украсть ребёнка и распять его на своём празднике. Страшные люди, — секретничала Анасуйя.

— Ты ошибаешься, — возразил Офонасей женщине и дёрнул за верёвку. — Христиане никогда ничего подобного не совершали.

<p>20</p>

В душной влажной темноте заброшенного колодца, чтобы побороть тяготы ожидания, Офонасей мысленно писал повесть о святом апостоле Фоме.

«Когда караульный — солнце — сошёл со своего поста, а стражник — месяц — занял своё место, узник на дне пересохшего колодца услышал почти бесшумное скольжение верёвки. К концу её был привязан узелок.

— Фомо-о, — донёсся сверху призывный женский шёпот, — Фомо-о…

Голос казался знакомым. Фома согнал с шеи комара и посмотрел вверх. «Я здесь», — хотел сказать узник, но во рту так пересохло, что Фома не услышал своего голоса. Язык его треснул от жажды. Узник осторожно дотронулся до спущенного узелка. Через материю пальцы почувствовали прохладный кувшин. Ноздри Фомы задрожали от радости.

— Я — Анасуийя, молочница, вы узнали меня? — донёсся шёпот сверху.

Фома приложился к дрожащему в руках кувшину. Казалось, глотки слышны были и в доме судьи. Влажная сладость струилась и стекала по языку, по гортани.

Анасуйя боязливо оглядывалась, пока Фома пил.

— Такое несчастье, Фомо! Когда я узнала, что вам грозит…

— А что мне грозит, Анасуйя? — спросил Фома, опуская кувшин.

— Как? Разве Фома ничего не знает?

— Мне ничего не объяснили — братья судьи схватили меня и бросили в колодец.

— Разве Фома не знает, что брахман собирается почтить богиню Кали человеческим жертвоприношением? Он хочет принести в жертву вас, Фомо, — шептала сверху женщина, и шёпот её был полон мольбы и страха. — Брахман уверен, что именно вы убили его сына.

Фома снова приложился к кувшину и осушил его.

— Но ведь это не вы, Фомо, убили сына брахмана?

— Нет, Анасуйя, не я. На мне нет вины.

— А кто?

— Этого я не знаю. А почему подозрение пало на меня?

— Вы вообще ничего не знаете?

— Несколько дней меня не было в деревне.

— Не было в деревне? А где вы были, Фомо?

— Я был очень далеко отсюда. Я был в Иерусалиме.

— Я не знаю, где это, но, может, кто-то подтвердит, что вы были там? Как вы попали туда, Фомо?

— Господь восхитил меня на облаце.

— На облаке? Вот оно что… — растерянно проговорила Анасуйя. — Но, боюсь, на паначате[21] никто этому не поверит.

Фома ел рис, подслащённый мёдом с мягким запахом кустов кеа…»

<p>21</p>

Несколько лет спустя, за девять дней до Филиппова поста, милостью Божьей пройдя три моря, в Крыму, в умирающей генуэзской Кафе, на русском подворье, Офонасей Микитин будет рассказывать купцам о своём хождении:

— И вот, когда я мысленно писал повесть о святом апостоле Фоме, услышал я рядом с собой человеческий голос, чистый и звучный:

— Я выведу тебя из заточения.

Я распахнул глаза. Тайной трусцой пронеслось во мне: «Господь отнимает у меня разум». Но я спасительно спрашивал себя самого: «Может, снова началась малярия, и я — в бреду?»

У меня захолонуло дыхание. Ко мне, не спеша преодолевая непонятное пространство, в белых одеждах шёл человек (если это был человек). Он был очень высокого роста. И таинственно светел. Даже в подземелье я различал бледную смуглость его лица, очень большие, неправдоподобно нежные глаза цвета чёрной смородины, длинные с проседью волосы, ниспадающие из-под небольшой белой чалмы. Он приближался, окружённый сиянием. Я невольно встал на ноги. Он шёл неправдоподобно долго. Колодец, в котором я стоял, был так узок, что рукой я мог дотянуться до противоположной стены. С немым ободрением таинственный незнакомец положил свою руку мне на плечо и улыбнулся. Слишком явным было его прикосновение, слишком явственно проник он в этот мир. Я встряхнулся, ещё надеясь проснуться. Голова слегка кружилась. Только лихорадка могла породить такое видение. Но всё происходящее вокруг уже казалось мне разумным.

— Иди за мной, — был голос. — Здесь дверь, — таинственный незнакомец толкнул рукой каменную кладку, и часть её с колодезным скрипом отворилась. — Не для того ты пришёл с Руси в Ындию, Офонасей, чтобы погибнуть здесь по ложному обвинению.

Я осторожно пошёл за окружённым сиянием человеком.

— Здесь некогда был город… Ты даже представить себе не можешь древность тех времён, Офонасей! Мы могли бы часами гулять по подземным улицам, но на глубине тебе нечем будет дышать.

Сверху, сквозь бреши в причудливо изогнутых корнях, проникал дневной свет, и я зачем-то считал световые пятна. Потом сбился. Мы вышли на довольно просторную площадь.

— Тебе не помешает омыться после темничного заточения, — сказал махатма[22], рукой указав на тонкие струи водопада.

Широкий луч света, идущий сверху, выхватывал и водопад, и небольшой пруд под ним.

— И не пей воды, — предупредил мой спутник, — пока не искупаешься.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже