Змеиный поцелуй

Дионисий снова просил с православной Руси епископа. Подробно объяснял, где и когда его будут ждать, ежегодно, ежемесячно. Просил меня повторить его слова — я повторял. И не один раз.

— Но почему ты снова заговорил об этом сегодня?

— На одном из валунов я обнаружил послание: несколько зёрен риса и камешки, положенные так, чтобы я мог найти деревню, в которой умирает один из верных. Его надо соборовать и причастить. Сколько я пробуду в той деревне, одному Богу известно. Но на всякий случай (всё может случиться!), если жизнь сложится так, что мы не увидимся…

И Дионисий рассказал мне про парса — носильщика трупов.

— Будь уверен, доглядчики раджи уже предупредили хозяев судов и предупредят вновь прибывших о том, что белый ятри — преступник, и назначили за тебя хорошее вознаграждение, так что тебя выдадут при первой твоей попытке устроиться на какой-нибудь корабль. А парс — носильщик трупов — пристроит тебя и Мару у контрабандистов. Да хранит вас Бог!

Ночью неутомимый Дионисий покинул свою потайную пещеру.

53

Мара поднималась рано. Умывшись, пила из пруда — пила не с ладошки, а как лань, губами припадая к воде. Не пила, а лобызала своё красивое отражение. И я, смежив ресницы, молился, желая погасить любодейственную страсть. Но веки открывались. Идущий от входа сноп золотого света будто зажигал головную накидку Мары, а выбившаяся прядь волос становилась огненной. Мара окунала кисти в пруд, а потом влажными руками собирала с одежд пыль, поглаживая грудь, живот, бедра и гузно. И полотенце в руках у Мары будто зажигалось, когда попадало в сноп золотого света.

Каждое утро мы приветствовали друг друга улыбкой. Мара улыбалась с грустинкой, как улыбаются люди, перенёсшие тяжёлую болезнь. Шли в пещерный храм и молились. Мы никогда не заговаривали о предстоящем хождении, точно боялись, что кто-то подслушает и унесёт с собой нашу тайну. Она соединяла нас, когда мы рядом стояли на молитве. Она соединяла нас во время трапезы, когда мы, сидя рядом у похожей на могилу земляной насыпи, служившей столом, невзначай касались друг друга локтями (иногда казалось, что Мара своим локотком ищет моей руки). Порой я замечал, что гузно Мары под тугим сари выглядит вызывающе, но гнал от себя блудные помыслы. Тайна невидимо объединяла нас, когда Мара ставила передо мной плашку с чернилами, пахнувшими цветами кустов кеа.

На широких плотных листьях я писал повесть о святом апостоле Фоме и отрывался от текста, когда келья уже была в густых фиолетовых сумерках. Многое приходилось переписывать, вычищать от вредных наслоений, привнесённых во время общения с махатмой. А иные листы надо было просто-напросто сжечь. Но как мне их было жалко! Какой новизной блестела глава, в которой повествовалось об обучении Фомы махатмами! А ещё совсем недавно я гордился достоверностью рассказа! Сам я не мог предать написанное огню. И как-то утром, после молитв, когда Мара поставила передо мною свежие чернила, я протянул ей листы с лживыми главами и шёлковый свиток со лжеевангелием от Фомы и как можно твёрже сказал: «На растопку!»

И вышел из пещеры.

54

Мара разбудила Офонасея и прикрыла тревожными пальцами его рот.

— Что?.. Что случилось? — приглушённым сонным шёпотом спросил Офонасей.

Его губы касались ослабевших пальцев Мары. Светало. От неведомой пока опасности нарастало беспокойство.

— Сейчас из расщелины вылезал воин.

И только она произнесла эти слова, снова появился воин, снял с плеча лук и подпалил стрелу. Она упала в пещеру, и наконечник её смердяще задымил. Офонасей метнулся к стреле и бросил её в пруд. Ещё одна стрела упала рядом и засмердела. И её — в воду! Стрелы посыпались. Очевидно, стрелял уже не один воин, стреляли попеременно. Белый смрадный дым ел очи. Мара бросилась помогать Офонасею. Она выкидывала дымящие зловонием стрелы наружу.

— Что ты делаешь? — вскричал Офонасей. — Теперь они знают, что мы здесь.

— Они и так знают! — подкашливая, выкрикнула Мара, прикрывая нос и глаза ладонью. Стрелять однако перестали. Воины исчезли в расщелине. То ли от зловония, то ли спросонья Офонасей впал в совершенно неуместную растерянность. Мара ждала от мужчины решения. Офонасей тщательно умылся у пруда, даже ногти вычистил. Неожиданно для Мары скинул с себя одежды и омылся весь. Мара с недоумением следила за приглядным русичем, не понимая, почему в минуту опасности он чистит свои одежды. К Маре Офонасей вернулся опрятный. В руках держал невзрачный кушак с драгоценностями. Пальцы невольно прощупывали мелкие камушки.

— Будем прорываться! План, прямо скажу, плохой, но другого не изыскать… Если совершится чудо и мы живыми выберемся из расщелины, сразу — вниз! — веско сказал, сосредоточенно исподлобья глядя на выход, и сам себя подзадоривал: — Если совершится ещё одно чудо и успеем добраться до джунглей, то…

Подумал: «Нелепицу несу!» Посмотрел на кушак с потаённо вшитыми камушками: «Вряд ли драгоценности пригодятся на том свете». Бросил было кушак, но слезящиеся от зловонного дыма глазки Мары попросили не оставлять драгоценности. И Офонасей подпоясался.