Знаешь, сколько опало во сне лепестков...

Она развернулась и ушла, но перед этим бросила мне слова от которых мне стало так больно, что не хотелось жить: "Ты с детства всё отбирала у меня, и я всегда тебе разрешала. Разрешаю и сейчас".

24

После того дня я сидела дома, Вэньцзин ни разу не зашла ко мне. Зато заходил Гу Сяобэй, я бросилась к нему на плечо и разрыдалась, размазав по нему слёзы и сопли. Я вдохнула запах его тела, и мне он показался таким же вечным, как и в прошлой жизни. Вдруг я вспомнила, что каждый день к этому плечу прижимается Яо Шаньшань, и мне сразу стало тошно, я оттолкнула его и сказала, чтобы он убирался прочь. Гу Сяобэй смотрел на меня красными глазами. Он сказал:

— Линь Лань, не надо так.

— Что тебе-то? Как хочу, так и делаю, не нравится — вали, кто тебя тут заставляет невинной лисичкой прикидываться?

Гу Сяобэй развернулся и вышел из моей комнаты, тихонько закрыв за собой дверь. Я схватила мисочку, стоявшую у изголовья, и швырнула её в дверь. Мне нисколько не было жаль разбитой мисочки, а ведь ещё недавно мы с Вэньцзин ругались по поводу неё.

Я всё время лежала на кровати, на работу я тоже пойти не решалась. Я всё время чувствовала себя виноватой перед Вэньцзин, и лето мне казалось по-зимнему холодным. Поначалу Лу Сюй каждый день кричал мне, стоя под окнами, но я говорила маме, что если она откроет дверь, я подохну прямо перед ней. В конце концов я выбежала на балкон и обматерила его, и пока материла, сама расплакалась. Услышав мой плач, он растерялся и сказал мне: "Линь Лань, не надо так". Я холодно усмехнулась про себя: "Теперь все только этой фразой общаются?" Я помахала ему рукой и сказала, чтобы он уходил, но сказала так тихо, словно на издыхании, что сама себя не услышала. Зато размахивая руками, я сумела уронить с балкона цветочную кадку.

В конце летних каникул началось распределение на практику, я попросила папу, чтобы он воспользовался своими бескрайними связями и устроил меня в Шанхай. Я больше не могла оставаться в Пекине — ещё чуть-чуть и я бы точно здесь умерла.

В день, когда я паковала чемоданы, мне позвонила Вэньцзин. Сначала мы обе молчали, мне на сердце стало не по себе, но потом Вэньцзин вздохнула и сказала: "Ну ты и сучка, взяла и уехала, где твоя доброта?" Услышав эти слова, я сразу разразилась плачем, потому что, если она так говорит, значит она меня простила. Я рыдала, не останавливаясь, казалось, что скоро выплачу все лёгкие. Вэньцзин застучала руками и ногами: "Не реви! Нет! Мне лучше, чтоб меня ножом резали, чем твой слышать!" Потом она сказала: "А ты жестокая: разбила цветочный горшок о голову Лу Сюя, а он с окровавленной головой продолжал стоять под окнами и ждать тебя, но потом упал без сознания, и только местные тётушки утащили его в больницу". Я почувствовала, как будто моё сердце полоснули бритвой.

Вэньцзин сказала, что она простила меня, потому что она знала, что всегда притворялась нежной девочкой перед Лу Сюем, и влюбился он не в настоящую Вэньцзин, поэтому она решила, что лучше будет остаться свободной. И в конце она сказала: "Линь Лань, похоже, этот говнюк и правда тебя любит".

25

В день отъезда меня, словно какую-то госкомиссию, провожала целая толпа. Увидев, что Лу Сюй не пришёл, у меня на сердце стало пусто, как в холодном здании аэропорта. Он, наверное, сейчас лежит, обвязанный бинтами, в больнице. Я недолго побесилась, прощаясь с Вэйвэй, Байсуном и Вэньцзин, затем повернулась и пошла к посадке. Я ушла твёрдой поступью, ни разу не обернувшись.

Перед самой посадкой раздался сигнал телефона. Пришло сообщение от Лу Сюя.

"Я стоял позади в терминале, если бы уходя ты обернулась, то сразу увидела бы меня. Я думал тебе будет жаль расставаться, но ты так и ушла, ни разу не обернувшись".

На входе в самолёт бортпроводница вежливо попросила меня выключить телефон. В момент, когда нажала на кнопку выключения, из моих глаз хлынули слёзы, словно разлившиеся воды Хуанхэ. Я вдруг вспомнила похвалу, которой меня удостоил Лу Сюй: "Неиссякаемый креатив, словно разлившиеся воды Хуанхэ".

Самолёт с монстроподобным рёвом устремился в небо, я упёрлась головой в иллюминатор и забылась и проспала до самой посадки. Мечась во сне, я опять увидела молодых Гу Сяобэя, Вэйвэй, Вэньцзин, Байсуна. Я увидела нас во время учёбы в старшей школе — банда разнузданных и высокомерных подростков. Мы бушевали и буянили до слёз и крови, и солнце во сне светило невыносимо ярко. Только я видела печаль и тоску, которые беспрестанно в беспорядке развеивал ветер, словно лепестки, и числа их было не счесть. Во сне я так и не увидела Лу Сюя, я не могла вспомнить его лица.

Самолёт вошёл в облака и, ударившись о них, разбрызгал мои слёзы на девятикилометровой высоте.

26