Если вы спросите, могла ли я спать в одиночестве, кратким ответом будет
Естественно, вы спросите, был ли конкретный повод так бояться. Ведь меня не насиловали в доме, никто никогда не врывался в мое жилье. Меня пугал сон, вернее — состояние сна, еще точнее — то бессознательное состояние во время сна, когда человек полностью беззащитен, когда может случиться абсолютно все. В ночь нападения я не смогла постоять за себя. Теперь я пыталась переиграть судьбу, поэтому дремала вполглаза, оставаясь всегда настороже. Иногда я невольно засыпала, но сразу, вздрагивая, пробуждалась и лежала, лихорадочно соображая, что я пропустила. Первые солнечные лучи приносили освобождение от ночной вахты: вот бросили на крыльцо газету; послышалось шуршание автобуса; запели птицы — и я медленно погружалась в утренние звуки улицы.
Вставала я всегда в полубессознательном состоянии, как бывает при резкой смене часовых поясов. Когда в дверь звонил почтальон, я кричала ему, чтобы подождал, и проделывала — уже в обратную сторону — весь ритуал: развязывала веревки на стульях и разбирала охранные конструкции. Днем мои вечерние ухищрения казались глупостью. Доморощенные ловушки, перцовые баллончики, ножницы под подушкой — все это свидетельствовало о странной мнимой реальности, существовавшей лишь в моем воображении, о глубоко личных боевых действиях, разворачивающихся в моей душе. За прошедшие несколько лет я не выдерживала подобного одиночества по ночам больше трех дней подряд.
Способность засыпать всегда и везде, при любой ситуации, с детства была предметом моей гордости. Когда я училась в колледже в Китае, помню, все ученики жаловались, что их постоянно будят мастера, приходившие по утрам чинить кондиционеры, висевшие над кроватями. «Мой никогда не ломается», — неизменно говорила я. Но соседки по комнате уверяли, что, в то время как я сладко похрапывала, мужчины в зеленых комбинезонах и высоких ботинках балансировали на спинке моей кровати. Тогда это казалось смешным, теперь пугает не на шутку.
Меня всегда потрясает, что есть женщины, которые живут одни в квартирах-студиях. Как можно оставаться без кого-то, кто сможет защитить в случае опасности? Разве они не знают, что одинокой женщине, без свидетеля, никогда не поверят? Я пытаюсь представить такую жизнь: приходишь домой; готовишь пасту; потом ешь ее, поставив перед собой бутылку белого вина; смотришь телевизор; зеваешь; чистишь зубы… И так заканчивается твой день. Я завидую тем, кто может жить без оборонительных рубежей.
Мне вспомнилось купание голышом во времена учебы в колледже. Мой самый большой страх был связан с тем, что вода окажется слишком холодной. Компанией по пять-шесть человек, мальчики и девочки, мы, прихватив полотенца, сбегали с очередной вечеринки, спускались вниз по склону обрыва, едва касаясь ногами деревянных ступенек, и сразу попадали на бугристые пески. Торопливо высвобождали руки из рукавов и стягивали через головы футболки, оставаясь в чем мать родила. Бросали одежду на покрытый мхом валун и сломя голову бежали к зеркальной глади воды. Мэл и я запрокидывали головы, орали и заливались смехом. Водоросли обматывались вокруг ног, мы поднимали их над водой и обматывали вокруг шей друг друга, как блестящие шарфики. Мы медленно проплывали туда, где было спокойнее и глубже, — только наши головы покачивались на поверхности, мерцающей в лунном свете, словно лист фольги.
Когда мы купались голышом, нас окружало лишь бескрайнее небо, открытое море и белый круг луны. Свет был мягким, пейзаж необъятным. Пенисы — не более чем болтающиеся макаронины, а груди — холмики из детского пластилина. Мы все выглядели забавно, естественно и свободно.