Знай обо мне все

Я забыл, зачем пришел в это двухэтажное здание с недоделанным верхом, и потому задумчиво вышел на крыльцо, потом, спустившись с порожков, и на улицу. Рядом шепелявила вода. Дождинки путались в моем чубчике и не доставали до головы. Потом я вспомнил, что надо надеть бескозырку.

Незаметно добрел я до того яра, где жил Пахомов. Большая часть двора, который я видел раньше, оползла. Но, видимо, не от моего взрыва. А домик стоял. Сиял окошками, обновленно голубел краской, которой, видно, совсем недавно, были выкрашены наличники.

Я поехал на Тракторный, где теперь жили все мои друзья. И – только слез с трамвая, кто-то оглашенно засигналил за моей спиной. Посторонился, мол, проезжай, не такой уж я широкий, чтобы занять собой всю мостовую.

Но машина, слышу, еле едет и опять клаксонит.

Обернулся я и глазам своим не поверил: Гива! Сидит за рулем и зубами двухрядку показывает. А рука – замечаю – явно другая к «гуделке» тянется. Повел я взором на то место, где обычно пассажиры восседают, а там – прямо обалдеть! – Нюська-шоферщица.

«Он у меня стажером!» – быстро проговорила она, чтобы я не подумал, видимо, наоборот.

Она соскочила на землю, оглядела меня со всех сторон и заключила:

«А ты – ничего! Только теперь, наверно, задатности еще больше будет – моряк!»

«Ну ты чего, в отпуск?» – спросил меня Гива, тиснув потяжелевшими, что ли, руками.

«Нет, насовсем! – почему-то грустновато ответил я, первый раз поняв, что решительно не знаю, чем буду заниматься на «гражданке». – Вишь, повоевать не пришлось. Грудь так и осталась пустой для наград».

Мне казалось, я юморил. Но ни Гива, ни Нюська не улыбались. Видно, радость, а может, неожиданность, прошли, и я заметил на их лицах заботу и голодные тени под глазами. Да, именно, голодные. Я очень хорошо знал, как они выглядели… И вспомнились слова мичмана Храмова…

Гива, наверно, понял, зачем я его разыскал, потому, отведя меня в сторонку, за что получил от Нюськи презрительное: «Какие секретные стали!», рассказал то, чего я не знал.

Оказалось, услышав скрип двери, как я подумал, в уборную и, не глянув на сигнал Гивы, смыканув я тогда леску, и… никого не подорвал. Ибо Пахомов в ту пору спустился в погреб. И это, конечно, его спасло.

Думал, надолго обиделась на нас Нюська. А она ко мне прискипаться стала:

«Ну, Генка, и фрайер фортовый из тебя вышел!»

«Откуда это ты блатных словечек нахваталась?» – спрашиваю.

«Сейчас все так говорят», – отвечает.

И только тут я глянул на машину, которой Гива с Нюськой, или наоборот, управляли. И вижу – отродясь не видел такой. Нос тупой, кабина прямо над передними колесами. Каракатица да и только!

«Как ее кличут?» – спрашиваю Нюську.

«Ренауль!»

«Чья же?» – интересуюсь.

«Была итальянская, сейчас наша!» – это уже острит Гива.

У него, кстати, здорово затемнело над верхней губой. Вот-вот бриться начнет.

Смотрю, Нюська Гиву – по боку.

«Иди пехом в гараж, – говорит, – а я этого морячка по старой памяти прокачу! – и добавляет: – С ветерком!»

И, стерва, прокатила! Я аж позавидовал, как она ездит. Словно в машине родилась с ключами зажигания во рту.

«Иди к нам в колонну? – говорит, когда все междометия, мне адресованные, иссякли.

«Слесарем?» – спрашиваю.

«Да такого красавца можно и начальником устроить! – она так же мечтательно, как я помнил, сощурилась. – Ни одного мужика в шоферах не останется».

«Почему же?» – не понимаю еще ее подначку.

«Девки их всех повытеснят!»

«Потешон работает?» – интересуюсь, чтобы сбить ее с не очень мне приятного разговора. Я еще не привык, чтобы меня, как дурака, в глаза хвалили.

«А куда ему деваться, воюет. Он нам – слово, мы ему – десять. Вот такая у нас арифметика».

«Останови», – прошу.

«Ха! – не сбавляя скорости, говорит Нюська. – Быстро тебе наша земная езда приелась. – И вдруг спросила: – А порулить хошь?»

У меня зачесались ладони. Она уступила мне место, показала, как включаются, кстати, страшно неудобно, скорости, и посоветовала:

«Только газульку прижимай посильнее, пружина на акселераторе жестковата».

Сел я за руль и – не поехал. Не могу с места сдвинуться, хоть плачь. Вот вроде нащупал первую скорость, медленно отпускаю сцепление и – одновременно – жму на газ. А машина, урлыкнув, глохнет.

«Ничего, – успокаивает меня Нюська. – Так все на этих «ренаулях» начинали. А Потешон до сих пор на этой, как он говорит, «Ведьмаке», где садится, там и слезает.

Употев, наверно, до шестого из семи потов, я, наконец, поехал. Сперва робковато, потом, освоясь на ходу, быстрее.

Нюська искоса на меня глядит, за ленты трогает, потом, сняв с моей головы бескозырку, себе напялила. Спрашивает:

«А девок на флот берут?»

«Ага! – развязновато отвечаю я. – Если хорошо попросят».

«Кого!» – не поняла она.

«Не они, а у них», – уточняю я и вдруг понимаю, что моя первая сухопутная шутка, прямо скажем, довольно плоская. Добро хоть Нюська так ничего и не «усекла».

Только сказала:

«А ты, Генка, все такой же. И вроде доступный всем, а руку протянешь – колешься. Как ежик».

«Чего-то незаметно, чтобы ты что-либо протягивала», – слукавил я.