Знаю

Первым учеником был ее собственный сын, решивший пойти по стопам мамы и стать целителем. Поначалу все шло хорошо. Подросток, а это самое лучший возраст для обучения, все премудрости на лету схватывал. Все у него получалось, как нельзя лучше: и силу быстро набирал, и легко отдавал ее. Одна беда слишком порывист был. Эмоции из него едва не фонтаном бились, что целителю большой вред может принести. Может не сдержаться и весь при лечении выложиться. Неспроста ведь в этом искусстве такое внимание придается самообладанию и контролю. Словом, не уследила она — «сгорел» он, как спичка. Тогда девочку одну к ним после аварии принесли. На вид чистый неземной ангелочек: волосы беленькие, фигурка хрупкая, глазки голубые. Голосок под стать. Говорить начинает, словно колокольчики звенят. В аварии поломало ее сильно. Считай, кончалась уже, когда на стол к ним в клинику положили. Сын увидел ее и словно в омут ухнул. Решил, во чтобы то ни стало вытянуть ее с того света. Всю свою силу одним махом отдал. Молодой, глупый, думал, наверное, что той силы у него немеряно, что снова прибавится. Только у всего есть начало и конец.

Второго ученика, сиротку без отца и матери, взяла Захарьина через два или три года после гибели сына. Увидела его на вокзале, где тот бродил неприкаянным от одной булочной к другой, и поразилась, как сильно этот чумазый подросток был похож на ее умершего Митеньку. Буквально все напоминало о нем: подчеркнутые скулы, высокий лоб, жесткие короткие волосы и прямой нос. Конечно, пригрела она сиротку. Не смогла поступить иначе. Когда тот освоился, то попросился к ней в личные ученики. Захарьина тогда не долго думала. В облаках витала, не могла насмотреться на мальчишку, в котором все сын чудился. Новый ученик оказался чудо, как талантлив. Учился с особым упорством: с ненасытной жадностью тренировался, запоем читал специальную литературу. Сутками готов был помогать ей в клинике, в которой не раз и ночевать оставался.

На второй год обучения стала целительница замечать за ним неладное. Гнильцу в ученике в виде корыстолюбия почувствовала, но долгое время старалась на него внимания не обращать. Думала, молодой еще, все играет в нем, перебесится и снова все в норму войдет. Паренек ведь так и говорил. Мол, хочу хорошо пожить: чтобы у меня был хороший костюм и дорогой мобиль, чтобы каждый день ходить в модные клубы. У пациентов стал выпрашивать дорогие подарки, затем откровенно вымогать крупные суммы. Естественно, ему все сходило с рук. Какой пациент, лежащий на операционном столе, откажет врачу? А целителю, от которого зависит твоя жизнь? У него появились дорогие часы, перстень с драгоценным камнем, начали водиться крупные суммы денег. Частенько начал пропадать в городе, откуда нередко приходил навеселе.

Не раз и не два пыталась Захарьина с ним поговорить. Объясняла, что корыстолюбие — это гибель для целителя. Ведь истовое желание материального отравляет целителя, лишая его главного качества — эмпатии. Не умея сострадать и сопереживать страдающему, целитель не сможет лечить. У него просто не получится. Только не было толку от этих разговоров. На все ее слова ученик лишь кривился и махал рукой. После одного их разговора, вообще, вспылил. Вытащил из кармана пиджака толстое портмоне и стал кидать на стол крупные купюры — одну за другой, одну за другой. Снял с мизинца массивный перстень, чей-то дорого подарок, и тоже положил на стол. Мол, смотри, что он смог заработать за несколько месяцев. И у него будет еще больше и еще больше. Потому исцелять нужно лишь того, кто может за это заплатить. Что ей было на это ответить? Нечего. Выходит, сам должен был понять и осознать свою неправоту. К сожалению, не понял и не осознал.

Ужасное случилось через несколько месяцев после этого разговора. Она во время одной из операций так сильно вымоталась, что не уследила за своим языком. Случайно проговорилась про одну из особых способностей целителей, что тщательно скрывалась от остальных непосвященных. Целитель мог не только отдавать силу, но и забирать ее. Правда, получалось это лишь в отношении сильно ослабленных или детей. Надо было видеть, как загорелись у ученика глаза при этих словах. У него даже руки затряслись, как у паралитика.

Захарьина ничего этого не заметила. В тот день сильно умаялась. Едва на ногах стояла. Почти все свои силы больным отдала. Как до кровати добралась, так и без памяти упала на нее. Утром же едва не случилось страшное. Собираясь разбудить дочку, она с ужасом увидела, как ее ученик пытался вытянуть силы из Милы…

— Господи, прости меня дуру грешную…, - каждый раз, вспоминая те страшные мгновения, она не могла удержаться от слез. Взяла бокал и залпом опрокинула его. — И ты, Алеша, прости… Только не могла я иначе. Вдруг ты такой же, как тот…