Знак Кота

Да, я боялся, но меня раздражало, что мне придется погибнуть, став пищей для этих тварей. Я заберу с собой стольких, сколько смогу, или скормлю их же сородичам. Мой посох лежал неподалеку, но три сцепившиеся между собой крысы преграждали мне путь, и добраться до него я не мог.

И тут стая вдруг снова заволновалась. В таком освещении они казались всего лишь черными тенями с тлеющими угольями глаз. Я подобрался, ожидая очередного, последнего нападения, которого мне не пережить.

Но они отступали! Я не верил себе — хотя эти крысы не отличались сообразительностью, мне показалось, что они уходят, чтобы посоветоваться, как лучше до меня добраться без больших потерь для их стаи.

Но все больше голов поднималось к небу, а вовсе не ко мне. Затем раздался одинокий пронзительный визг, потом его подхватили другой и третий. Три крысы передо мной все еще дрались. Одну совсем затоптали, а две другие вцепились друг другу в горло за право сожрать ее. Только они одни не вели себя так же странно, как прочая стая.

Снова раздался визг. Мне показалось, что это не призыв к бою, а предупреждение. Я поймал себя на том, что тоже смотрю в небо, прислушиваюсь, пытаюсь уловить что-то кроме вони стаи. Налетел порыв ветра, и я понял, что так насторожило моих врагов. Мы, часть этой земли, живущие близко к ней, готовы улавливать ее перемены.

Надвигалась буря. Я не слышал ни предупреждающего грохота барабана, ни дальней дрожи, которая передавалась статуям сторожевых котов вдоль дорог. Но в самом воздухе было что-то, от чего покалывало кожу по всему телу.

Стая, верещащая теперь в один голос, убралась с глаз долой. Даже одна из тех, что сцепились у меня под ногами, вырвалась на свободу и, прихрамывая, побежала следом за стаей. Они искали укрытие, как и следовало всему живому в предчувствии надвигающейся бури — в том числе и мне.

Я перепрыгнул через два крысиных тела, сцепившихся на песке, и осмотрел берег водоема. Такие бури могут длиться по нескольку дней, и мне стоило пополнить свои скудные припасы. Я протянул руку и схватил столько водорослей, сколько мог, запихивая их за пазуху своей куртки, поскольку больше мне не в чем было их спрятать. Я позволил себе схватить только три таких горсти — больше медлить было нельзя.

По склону, по которому я так просто спустился, взбираться, как и следовало ожидать, было куда труднее. Но я заставил себя не суетиться, чтобы опять не свалиться вниз, где я не смогу найти укрытие от песчаной бури.

Задыхаясь от усилий, я добрался до пещерки, где оставил свои пожитки. Спрятав влажную массу принесенных с собой водорослей в каменную нишу, я стал сооружать из своего плаща временное укрытие, как обычно делают путешественники. Пещерка была маленькой, но мне повезло, что нашлось хоть такое убежище.

Я сделал укрытие из плаща, расклинил его посохом, как мог, и залез внутрь, свернувшись клубком. Взял горстку водорослей, чтобы их пососать, и стал ждать первый удар бури.

Он не промедлил. И был он таким сильным, что все мои приготовления ничего не значили перед его яростью. Буря била и била по моему укрытию не переставая, песок и мелкий щебень добрались до меня. Кожу с меня словно сдирало теркой. Я оглох и ослеп. Мне пришлось обернуть голову шарфом, чтобы не потерять глаза. Когда меня одолел голод, наверное, такой же злой, как тот, что терзал утробу крыс, я попытался проглотить немного водорослей, лишь для того, чтобы ощутить вкус песка, который проникал сквозь мою жалкую защиту и покрывал собой все.

Когда становишься пленником бури, теряешь ощущение времени. Я, наверное, заснул, потому что мне привиделось, будто я дерусь с песчаным котом. Я чувствовал удары его когтей, шершавость его языка. Он играл со мной, как котти с виноградным жуком. Ни спасения, ни смерти не было — только тьма. И я благодарно погрузился в нее, поскольку никаких сил для борьбы у меня не осталось. Но даже во тьме рев бури оглушал меня, и успокоения не было. Неужели так окончились все мои попытки заслужить уважение в глазах родни? Нет, что-то во мне противилось такому исходу. Какая-то часть меня перетерпела эту тьму и боль, упрямо цепляясь за жизнь.

4

Всему приходит конец, и, когда стих оглушающий вой ветра, я очнулся, вынырнув из тьмы лишь для того, чтобы снова погрузиться в забытье, которого так жаждало мое напряженное и измученное тело. За краткие мгновения перед тем, как заснуть, я успел осознать только то, что я каким-то образом пережил бурю, которая легко уничтожила бы целый караван.

Наверное, мне опять снился сон — конечно, не мог же я на самом деле участвовать в том, что мне показалось таким отчетливым и настоящим. Там была комната, освещенная лампами, горевшими янтарным светом, как глаза огромных котов, и я словно бы стоял перед судьей, который имел надо мной власть такую же, как и эти внушающие трепет хозяева пустыни.