Знак Кота

Испарения из зыбучего песка стали сильнее, и я услышал сухой кашель, доносящийся сзади. Если Мурри держал веревку в зубах, как я полагал, это могло свести на нет все наши усилия. Однако веревка все еще была натянута, врезаясь мне в плечо сквозь одежду и обдирая кожу.

— Биалле, — умоляюще позвал я. Я знал, что силы мои почти на исходе. Тяготы последних дней пути собрали с нас всех щедрую дань.

Веревка снова натянулась, последовал сильный рывок, я снова налег на веревку, но вдруг споткнулся — сзади послышался резкий звук.

— Мурри! — пронзительно крикнул я. Ослабшая веревка снова бросила меня на колени. Мне пришлось заставить себя оглянуться — я боялся увидеть, что все наши усилия оказались недостаточными, что сила, красота и светлый дух моего друга проглочены зыбучим песком. Но каким-то образом я все же смог это сделать.

На слабо светящейся земле лежало темное пятно. Оно слабо пошевелилось, затем, словно два светильника, указывающие путь, вспыхнули открывшиеся глаза.

— Мурри! — Я бросился к нему. Мои обожженные веревкой ладони вцепились в грязный мех, заляпанный зловонной грязью ловушки.

— Побратим… — пророкотало у него в горле.

Он все еще пытался встать, и я принялся помогать ему, кое-как сумев поднять его на ноги. Мы встали, шатаясь побрели прочь от этого смертоносного места, чтобы вместе рухнуть наземь от усталости.

Как крик Мурри о помощи сорвал меня с места, так же и теперь меня вздернул на ноги низкий звериный стон. В нем была бесконечная боль — неужели все вокруг здесь усеяно такими ловушками, и на этот раз в нее попался якс? Его вытащить будет просто невозможно.

Я взобрался на каменистый гребень, окружавший впадину с зыбучим песком, и увидел впереди огромный силуэт хромающей Биалле. Хвала Высшему Духу, она не провалилась в одну из этих смертельно опасных дыр.

Но этот жестокий край нанес ей смертельный удар. Когда я добрался до нее, она пыталась подняться, но это было невозможно, поскольку было ясно, что она сломала переднюю ногу, наступив на один из предательских камней.

Она повернула голову и посмотрела на меня. В ночи глаза яксов не светятся, как кошачьи, но я ощутил ее боль и почувствовал ее отчаяние. Невозможно было и надеяться вылечить ее здесь.

— Биалле. — Я опустился на колени рядом с ней, стал гладить густую гриву между ее ушей, почесывая, лаская, как делал всегда, когда ухаживал за животными, их всегда это успокаивало. — Биалле, большая, сильная Биалле. Ты гордость своего народа, Биалле. Великая, открой свое сердце, пусть дух земли войдет в него, стань едина с землей и всем, что живет в ней, Боль уйдет, и Биалле будет свободна, как и все живое, когда приходит время,..

Продолжая говорить, я достал нож. Да пребудет дух этой земли со мной, дабы моя рука не дрогнула и мой удар был верен. Хотя я не видел ее глаз, я знал, что она смотрит на меня, понимает, что я собираюсь сделать, и приветствует это как доброту того, кто никогда не желал ей ничего дурного.

Будучи пастухом, я делал такое не раз, и всегда мне казалось, что нож вонзают в меня самого.

— Биалле, — я старался говорить ровно, как если бы вел ее к пруду, полному свежей зелени, — ступай свободно!

Я вложил в удар все силы, которые смог собрать, надеясь, что мне не понадобится второй, чтобы отпустить на свободу нашу отважную подругу. По счастью, одного оказалось достаточно.

Но я по-прежнему стоял на коленях рядом с ней, разглаживая ее шубу, полную набившегося песка. Да, она освободилась от всех горестей жизни, именно так я и должен на это смотреть. Ее терпение и последний дар навсегда останутся в моей памяти,

Послышался шорох камней. Я оглянулся. Мурри полз ко мне, сначала вытягивая одну лапу, затем другую и подтягиваясь всем телом. Когда он добрался до останков Биалле, он поднял голову и пронзительно закричал от горя.

16

Я пытался отрешиться от воспоминаний о последнем даре, который сделала нам Биалле. Есть суровый обычай дороги, на исполнение которого нелегко идут и стараются не говорить о нем. Мы считаем, что все мы связаны не только со всем живым, но и с самой землей, на которой живем. Поэтому если тело или дух могут послужить другим, то правильным будет прислушаться к чужой просьбе или нужде. Так что я взялся за нож уже с другой целью, неприемлемой для меня настолько, что мне приходилось бороться с отвращением даже во время упорной работы. Хотя Мурри, насколько я ощущал, воспринимал это иначе.

Биалле была одним целым с нами, и все же он, как истинный сын своего народа, понимал, что нечто, бывшее ее сутью, ушло, а оставшееся уже нельзя считать нашим товарищем по странствиям. Я прекрасно знал, что мою щепетильность он считает пороком.

По крайней мере, нам не приходилось опасаться, что запах смерти и сырого мяса привлечет сюда крыс. Эта земля была слишком суровой и пустой, даже песчаные коты не заходили настолько далеко.

Я разобрал снаряжение и упаковал мешки настолько большие, насколько мы способны были унести, и Мурри, несмотря на свое отвращение, был вынужден снова тащить один из них.