Знак небес

Это где же они так смело говорить выучились?! Сразу видать, что никто из них у Ярослава не служил, иначе такими бойкими на язык не были бы. Впрочем, всем известно, что Константин, брат старший, тряпкой был. Один лишь раз он за всю свою жизнь и взбрыкнул, когда из рук умирающего батюшки Всеволода Юрьича Владимир без Ростова принимать отказался, за что и был лишен старшинства.

А уж второй раз, через четыре года, когда супротив Юрия ополчился, не его это песня была — с чужого голоса он ее подхватил. Да и позже… Одна Рязань чего стоит. Будь тогда под Коломной все их дружины, кто бы сумел их одолеть? А после гибели братьев? Ведь родная кровь. Сам господь таковскую месть бы одобрил. Если б по-горячему, пока сердце не остыло, ударили бы, не миновать рязанцу поражения. И полки уже собрали, и дружины коней оседлали, а он что учинил? Велел всех распустить. Весна, видишь ли, на носу. А до настоящей слякоти еще месяц оставался, даже больше.

Нет, не зря Ярослав скляницу его с чудо-зельем обронил. Вроде как ненароком получилось, хотя чего уж тут — понял Константин, вмиг догадался, что не случайно брат столь неловко рукой махнул. Вспомнив тот день, князь Переяславля-Залесского нахмурился и до боли в пальцах стиснул рукоять меча. Второй раз в жизни тогда ему стыдно стало, потому и уехал он на следующий день к себе, хотя Константин уговаривал остаться, сказав, что теперь уж Ярославу все одно — вскорости назад придется возвертаться, на похороны. От таких слов еще поганее на душе стало — укатил в тот же день.

Одно непонятно — как Ростислава догадалась, что ее муж ускорил смерть своего брата. Вроде бы ничего ей не рассказывал, ан все едино, почуяла. И опять глупость сморозила, вслух про это говорить принялась. И без того на сердце кошки скребут, а тут еще она со своими намеками. Допытываться принялась, какую смерть Ярослав последнему из братьев уготовил. Вот дурища-то! А того ей не понять, что Константин все одно — не жилец был. Да и не жил он вовсе — мучился, потому, если уж разбираться, он, Ярослав, истинную доброту проявил, человека от лишних мук избавил. Ему б самому кто так подсобил в случае чего — спасибо бы сказал.

Нет, доказывать он Ростиславе ничего не стал — еще чего! Хотя было что сказать и кого в пример привести. Вон у рыцарей-франков, как он от купцов слыхал, для такого даже особый нож заведен. У него и название соответствующее — мизекорд, что означает «кинжал милосердия». С его помощью они своим безнадежно раненным соратникам из жизни помогают уйти. А тут — понимать надо — брат родной. Так как ему не помочь?!

И не случайно, ох не случайно он, Ярослав, про тот кинжал всего за неделю до того дня услыхал. Не иначе как устами купца сам господь ему подсказку дал. Самоубийство-то грех великий, а в такой помощи греха нет — благо.

Опять же и в церкви попы о том же говорят, разве что иными словами. Мол, мы здесь на земле временно, а на небесах нас вечная жизнь ожидает, о ней думать надобно. Вот Ярослав и помог засидевшемуся в гостях, и совесть его чиста. Не с пира веселого братца выпроводил — от мух тяжких избавил.

Что же до Юрия, то ему не мизекорд нужен — жбан пивной с утра, ибо здоров братец и, кроме похмелья, иных болезней покамест не ведает. Жаль только, что он в ратном деле не силен, да и твердости в нем тоже не видать. Еле-еле уговорил его Ярослав выступить, не дожидаясь сороковин.

И мало того что не все ладно с их дружинами, что Творимир языком своим поганым мелет, так еще и Ростислава назойливой мухой жужжит. Сомнения у нее, видишь ли, в том, что Константин Рязанский братьев своих поубивал. Да разве в этом сейчас дело? А того ей не понять, что он на всю Владимирскую Русь замахнулся, что три кровных брата Ярослава под Коломной полегли, да и четвертый слег именно от этой страшной вести. И если по уму разбираться, то не Ярослав — главный виновник смерти старшего брата. Он лишь мизекорд в божьих руках, а вот рязанец — подлинный убийца.

А теперь пусть сочтет, сколько племянников Ярославовых без отцов оставил. И такое прощать?! Вот бы ей о чем подумать, а лучше и вовсе в дела мужа не соваться. Пускай о хозяйстве мыслит, пряжу с девками прядет, рубахи вышивает. Ан нет, лезет повсюду. Вон и Ингваря Рязанского решила ума-разума лишить. Не зря он две последние седмицы как в воду опущенный ходит. Тоже ее работа.

Намедни вишь чего удумал — промямлил, что, мол, зря они все это затеяли. Негоже ему на свою землю приходить с чужой ратью, пожар да разорение с собой нести. А того в ум не возьмет, что поздно уже, что слы[9] давным-давно воротились от верных союзников с обнадеживающими ответами.

Хан Котян, у которого чуть ли не самая сильная орда под рукой, твердо подсобить обещался, а вместе с ним и бывший тесть Ярославов, Юрий Кончакович, тоже посулился на рязанские грады набег учинить. Да и Давид Муромский, хоть и мялся в нерешительности, черт набожный, а как бояре Ярослава и Юрия поднажали — вмиг согласился. Вовремя ему про Кадом да про Ижеславец намекнули.