Знак небес

— И впрямь благолепие. Правда, и грустно немного — уходит, покидает нас солнышко, хоть и ненадолго.

— А тут все зависит от настроения, — поправил Константин. — Если самому грустно, то думаешь о прощании, а если на душе светло, то на ум приходит напоминание о надежде, о том, что вслед за расставанием обязательно придет встреча, и придет так же неизбежно, как завтрашнее утро.

— Завтрашнее, — машинально повторил священник. — А мне как раз послезавтра поутру и расставаться с вами. Ох и неблизкий путь ожидает. Ладно бы Киев, а то ведь потом еще и в Никею плыть…

— Всего полгода, от силы год, — попытался успокоить Константин.

— Целый год, — поморщился отец Николай. — Я тут потолковать с тобой хотел, чтоб на последний день не откладывать, а то за этими хлопотами…

— Потолковать — это хорошо, — согласно кивнул Константин. — Правда, я рассчитывал на завтра, но можно и сегодня. Ну-ка, давай пройдемся вниз, а то тут стекла еще не вставили, сквозняк, да и с Оки несет, а сырость для твоих рук нежелательна. Лучше мы в трапезной поговорим. Есть у меня к тебе небольшая просьба, точнее, поручение.

— И у меня просьба, — оживился отец Николай.

— Насчет гривен? — уточнил князь, заходя в трапезную и указывая священнику на лавку.

— Их ты мне выделил в избытке, — замахал руками отец Николай. — Я и не ожидал, что у тебя их так много. Опять же и рыбий зуб, и мягкая рухлядь, и воск, и бобровая струя… Мне корабленники сказывали, товару еще на столь же гривен, если его по уму продать. Потому и подумалось, если ты так щедро мне серебра и всего прочего отмерил, то, может, и на храм новый что-нибудь изыщешь, а?

— О господи. Опять ты за свое, отче, — устало вздохнул Константин. — Тебе я отвалил так много лишь из-за книг, которые попросил купить. Знаешь, сколько они ныне стоят? О-го-го. Опять же дорога дальняя, возможны всякие непредвиденные расходы, вот и отмерил их с избытком, как ты говоришь. На самом же деле туго у меня с ними. Ты даже не представляешь, как туго. Иной раз в казне не сотни, десяти гривен не насчитаешь. Вроде и доходы стали намного больше, но и расходы тоже возросли. Да что я тебе говорю, когда ты сам все прекрасно знаешь. Одни стены у Рязани сколько денег съедят, а они для города нужнее.

— Стены — дело необходимое, кто бы спорил, — примирительно согласился отец Николай. — Но равнять их с храмом нельзя. Разные это вещи. Стены для обороны нужны, для сохранения имущества и жизни людской, то есть, по сути, они, если образно говорить, для тела. Но надобно ведь еще и о вечном заботу проявить, о том, что в будущее простерто будет. Храмы и дух народа твоего в трудный час поддержат, а в иные особо тяжкие минуты и ввысь его поднимут.

— Ну хорошо, — сдался Константин. — Вот закончу со стенами, первым делом за храм примусь. Устраивает? — улыбнулся он, ожидая услышать подтверждение, и… разочаровался.

— И сызнова ты неправ, — возразил отец Николай. — Такие вещи крестьянину простому дозволительно на потом оставлять. Мол, ныне важнее засеять, затем сена накосить, после урожай собрать, ну а уж ближе к зиме можно и в храм сходить, богу[3] помолиться.

— А разве он неправ? Если он в горячую пору вместо пахоты молиться начнет, то к весне вместе с семьей зубы на полку положит.

— Вот же какой ты упрямец, — досадливо всплеснул руками священник. — Ну как тебе объяснить, что нельзя такие вещи друг дружке противопоставлять. Душа и тело у каждого человека едины суть, и надлежит заботиться о них обоих, пусть и не всегда в равной степени. Да и я тебя не прошу десяток монастырей отгрохать или сделать еще что-то, столь же неподъемное для казны твоей. Нет же. Всего-навсего один-единственный храм в стольной Рязани воздвигнуть умоляю.

— В сотню гривен уложусь? — деловито осведомился князь.

— На часовню ежели — вполне хватит, — обиженно поджал губы отец Николай. — Я же с тобой речь о храме веду — большом, красивом, могучем. Тут скупиться нельзя. Более скажу, хотя ты, может быть, сразу мне и не поверишь. Если ты его заложишь, то он тебе и в мирских делах немалую пользу окажет. Не знаю, поверишь ли, но, узрев, что их князь не об одной токмо суедневной пользе помыслы имеет, но и о благе духовном радеет, в самые тяжкие дни к высокому свои думы устремляет, народ совсем иначе на тебя глядеть станет.

— Да люди вроде бы и так ко мне хорошо относятся. Или ты что-то другое замечал? — насторожился Константин.

— Да, относятся к тебе хорошо, — подтвердил священник. — Но скорее так, как в большой семье к самому старшему. С уважением, с любовью, но как к земному. Такого тоже тяжело достичь. Иному за всю жизнь не удается, а ты всего за полтора года добился. Молодец. Но и останавливаться на таком негоже. Во всяком случае, тебе-то уж точно никак нельзя.

— Я что же, особенный какой? — не понял Константин.