Знак небес

– Ты что, совсем не соображаешь?! Я их повесил – и только! А вот невинно убиенными их твой беглый попик сделает, да еще вместе с епископом в ранг мучеников за святую веру возведет. Тем более, насколько я знаю, в Чернигове со своими святыми большая напряженка. Это же для них прямо-таки подарок судьбы лично из рук простофили, который почему-то до сих пор в воеводах рязанских ходит. Ты же из внутренних войск, паразит! Ты же специалист по охране зон! А тебе одного обгадившегося зэка доверить нельзя.

– Да внутренние войска их давным-давно не охраняют. ВВ знаешь как переводят, точнее, переводили – воюющие войска, понял?! – не выдержал наконец Вячеслав. – И катись к черту вместе с этим воеводством! Я что – в тюремщики к тебе нанимался?! Я тебе хоть один бой проиграл?! Нет! У тебя княжество впятеро увеличилось. Благодаря кому?!

– Так-так, – произнес Константин, внезапно успокоившись, каким-то странно холодным и до тошноты равнодушным тоном. – И благодаря кому в пять раз увеличилось мое княжество?

– Благодаря всем нам, в том числе и мне, то есть мой вклад тут тоже есть, – тут же уловил опасную грань в разговоре, за которую переступать чревато, Вячеслав.

– Странно, а я-то думал, что мы с Минькой здесь вообще ни причем, – не принял его примирительного тона князь и сухо заявил: – Короче, так. Слово тебе сдержать придется, хоть ты тресни. Либо попика найти, либо пусть оба этих раззявы головами отвечают, тем более что ты их предупредил. Я спать пошел. К утру доложишь, как и что. – Он резко развернулся и направился к избе тиуна.

Полегчало ему, да и то слегка, лишь когда он в одиночку вылакал чуть ли не жбан медовухи. Да и то скорее просто в сон потянуло, хотя лучше бы ему было в ту ночь вообще не спать. К такому выводу Костя пришел утром, когда проснулся от собственного истошного вопля и едва смог оторвать чумную и тяжелую, залитую свинцом голову, от подушки.

Странные, загадочные сны не раз и не два посещали его и в предыдущие ночи. Не в каждую, конечно, но приходили. Были они очень похожи друг на друга и очень страшны. В то же время попроси кто-нибудь Константина рассказать их содержание, он при всем желании не смог бы этого сделать. Едва наставало пробуждение, как сон начисто исчезал из памяти, оставляя после себя лишь гнетущую тяжелую тревогу и мерзкое тоскливое настроение.

– Пройдет, – поначалу небрежно отмахивался он, и действительно, хоть и не сразу, но все проходило.

Однако постепенно такие сны стали учащаться – раз в неделю, затем раз в два-три дня. В памяти они по-прежнему не оставались… до сегодняшнего утра.

Зато это последнее сновидение Константин запомнил четко.

Словами рассказать, от кого он убегал всю ночь, колеся по ночным улицам родного Ряжска, он бы все равно не смог. Помнил одно: сам Ряжск был точно таким, каким он запомнился ему, когда Константин отдыхал там у родителей последний раз. Та же старая добрая Новоряжская, та же Первомайская, те же пятиэтажки на Лермонтова и двухэтажки на Вишневой, старый, изрядно подзапущенный парк с красавицами березами.

Вот только в парке во сне почему-то до сих пор не был разрушен летний кинотеатр, и карусель, на самом деле давным-давно сломанная и уже изрядно заросшая травой, продолжала весело вертеться.

Зато людей он во сне не видел. Нигде. Ни одного человека. Город будто вымер, и оставались в нем лишь сам Константин да еще загадочные аморфные черные преследователи. У них не было лица, ног, рук, но каким-то странным образом они ухитрялись догонять его, хватать, держать и при этом… ласково улыбаться.

Последнее почему-то было страшнее всего. Косте казалось, что даже если бы они рычали на него и угрожающе клацали при этом целой сотней острых клыков в три ряда – было бы намного легче. И ведь они совершенно не причиняли боли, даже удерживали его очень мягко, почти ласково, но эта ласка как раз и пугала больше всего.

А главное – они были повсюду, где бы он ни пытался от них скрыться. Он баррикадировал стульями дверь в одном из классов своей родной сто восьмой школы, но тут вдруг начинал понимать, что они, он, оно – неважно – уже здесь и нужно срочно разбирать созданный им завал.

Он пробирался к другу, который жил в маленькой трехэтажке на улице Островского, но едва появлялся в его квартире, как чувствовал, что они уже тут, причем давно.

Он успевал кубарем скатиться по лестнице и пробежаться до авторемонтного завода, но из-за проходной внезапно выплывало ласково извивающееся аморфное нечто, и нескончаемая погоня вновь возобновлялась. Мелькали улицы, дома, предприятия, Сельчевка сменялась на Захупту, та, в свою очередь, на железнодорожную станцию, вновь парк и опять пятиэтажки и снова Новоряжская – спасения не было нигде.

Чуть-чуть полегчало у него на душе лишь в первые минуты пробуждения. По крайней мере, теперь ему погоня точно не грозила. Но едва он натянул штаны и открыл дверь, чтобы спуститься из своей ложницы, как тут же откуда ни возьмись выплыло ночное существо – доброе и оттого еще более страшное, потому что лишь казалось добрым.