Знак небес

У бояр же душа больше за иное болела. Слыхали они, как у рязанца боярское сословие живет, и очень им это не по нраву пришлось. Вроде бы и с гривнами изрядно, но власти они, если так разбираться, никакой не имеют. Даже смердов в тех деревнях, которые им в кормление отданы, касаться не смей – на то тиун княжеский имеется. А он хоть и выдаст все положенное, но зато и лишку взять не позволит. То есть серебра у них всех изрядно, а вот с властью худовато. О том они и толковали промеж собой, когда послов отдыхать отпустили.

И еще одно соображение у них имелось. Сейчас Владимир уже как бы к Рязани отошел, а потому если Ростов отобьется, то именно он станет главным городом княжества, как когда-то уже был. А в том, что они должны выстоять, мало кто сомневался. Рвы глубокие, башни крепкие, стены высокие, а если кто и заберется на них, то сразу о том пожалеет, потому как вся дружина покойного Константина на них набросится, а в ней каждый если не десятка рязанцев стоит, то уж с пятком наверняка управится.

Пускай их князь попробует, а мы полюбуемся. Когда же умается, тогда и заново говорить можно, вот только условия станут иными, не такими жесткими, как те, что он сейчас выставляет.

Словом, порешили ростовские бояре наутро сообщить послам, что от сдачи города они отказываются. А вот сотники дружинников, которые тоже присутствовали на тех переговорах, призадумались, а потом, посовещавшись меж собой, решили к ночи поближе еще раз пригласить рязанцев к себе на разговор.

Хоть и охрип Евпатий Коловрат, тщетно пытаясь урезонить ростовских бояр, но, выступая перед богатырями-дружинниками, он дар красноречия снова обрел, говорил, что давно уже пора настала всем на Руси объединиться перед лицом новой опасности, которая будет гораздо страшнее всех прежних.

– Ныне брань учиним меж собой, а кому мечи в руках держать, когда страшные монголы из неведомых краев придут на святую Русь? – вопрошал с укоризной. – А на вас у нашего Константина особая надежа, потому как вы не токмо в ратном деле умудренные, но и за Русь душой болеете. Потому и считает наш князь, что теперь у него и у вас одна дорога. Пока единство малым будет – только три княжества в одно сливаются, но тут ведь главное – начало положить. Боярам, кои о благе всеобщем не радеют, торговаться простительно, прежние вольности выклянчивая, потому как они дальше своего носа не видят, а уж вам такое зазорно, – попрекнул в конце.

– С самим бы князем перемолвиться, – осторожно заметил Александр Попович.

Он у прочих ратников в самых набольших ходил и среди всех четырех сотников первейшим считался. Выучкой да ратным умением и остальных бог не обидел, но у Поповича еще и ума палата. Шутка ли – самому покойному Константину в беседах никогда не уступал, о чем бы речь ни заходила: об устроении земель, о душе и боге, о святости и благочинии древнем.

– Это верно, – не стал спорить Коловрат. – Я так мыслю, что завтра поутру получу отказ от ростовских бояр. Уж очень они ныне осмелели, за вашими спинами сидючи. Вот и поехали к нам. Там обо всем и переговорим.

Попович на своих оглянулся, а те в ответ только кивнули согласно.

– Негоже мне одному за всех решать будет, – произнес он веско.

– А я не одного тебя – всех приглашаю. Или ты думаешь, что у князя Константина медов хмельных не хватит?

Попович еще раз оглянулся, затылок задумчиво почесал и кудрями решительно тряхнул:

– Быть посему. Вчетвером и поедем.

Наутро все вышло примерно так, как и предполагал Евпатий.

– Осилит твой князь наши стены – быть по его, – заявил от имени всех прочих Олима Кудинович. – А нет… – И он лукаво руками развел.

– Так ведь если осилит, то он иначе говорить станет, – заметил Коловрат, но спорить не стал.

Сотники дружинников присоединились к отъезжающему посольству только у городских стен. Спесь и тут худую службу сослужила боярам – не стали они сопровождать послов до ворот, кичась своей солидностью да важностью. А уж когда все вместе за ворота выехали – поздно удерживать было.

В шатре помимо князя из рязанцев были Евпатий, воевода Вячеслав и дружинник на выходе у самого полога. Поровну получалось – четыре на четыре.

– Не боязно тебе вот так с нами оставаться? – хитро прищурился Лисуня на князя. – Или думаешь, что одолеть сможешь, ежели что?

Этот тоже в набольших хаживал. После Поповича он следующим считался. Умом был не так велик, как Александр, чтоб беседы заумные вести, зато хитер и осторожен за пятерых. Потому и прозвище соответствующее имел.

– Бояться – значит ни в честь вашу, ни в совесть не верить, – спокойно ответил Константин. – Да и не принято гостей с мечом в руках встречать, если они с добром пришли. Сам же первым нападать на вас тем паче не собираюсь.