Знак небес

– Этот вашему дружиннику голову со всего маху ссадил.

– Этот на копье мою матерь вздел!

– Вот он, тать поганый, что мою избу подпалил!

Кое-где и кидаться на связанных стали. В одного какая-то баба и вовсе зубами вцепилась, да прямо в шею. Насилу оторвали, но куда там – поздно. Видать, артерию перекусила – кровь не ручьем текла, а фонтаном била.

– Ну и дела, прямо чистый вампир, – склонился к уху князя воевода.

– Они у нее троих детей в полон увели, а старшенького прямо там во дворе зарубили, – вздохнул Константин. – Понять можно. Ты лучше распорядись, чтобы ее обратно к бабам отвели – пусть успокоят несчастную. Все равно с нее свидетель, как…

Звонкий женский голос перебил князя:

– Вот он, тать, валяется. Тулуп совсем новый из избы забрал!

Пожилая женщина торжествующе указывала на Грушу, лежащего на снегу.

– А теперь что скажешь, шустрый? – осведомился Константин, поворачиваясь к Спеху.

Парень только уныло вздохнул, не говоря ни слова, а женщина не унималась:

– И на меня меч поднял, да только я увернулась.

– Крут наш защитник, – восхитился воевода.

– Ты сперва думай, а потом говори, – неожиданно встряла другая, которая Грушу перевязывала.

Она неодобрительно посмотрела на обвинительницу, после чего обратилась к Константину:

– Не верь ей княже. У страха глаза, известное дело, велики.

– Да пусть подо мной Мокошь землю расступит, ежели брешу, – не сдавалась первая баба. – Как на духу говорю – еле-еле увернулась. И скалился еще, аки зверь дикой.

– Ты, княже, лучше мне поверь. Я ведь своими очами видела, как он бой приял. Ежели бы он ее ударить хотел, то она бы тут не стояла, – твердо произнесла та, что перевязывала.

– Хоть и баба, а дело говорит, – подал голос Басыня. – Не забижай Грушу, князь. Он в своей жизни отродясь не промахивался. Коли ударит, так тут только держись.

– Точно говорю, промахнулся, – стояла на своем обвинительница. – До задницы токмо и достал.

– Ранил? – поинтересовался воевода.

– Так ведь плашмя попал, – сбавила тон женщина и пожаловалась: – Все одно больно, – и тут же оживилась: – А этот, – ткнула она пальцем в Басыню, – еще и мужику моему голову с плеч снес. Я за этим извергом-то выскочила, чтоб тулуп отнять, а он уже лежит, кормилец мой, прямо у плетня и без головы.

– Голову не сносил, – смело глядя на Константина, ответил Басыня. – А то, что охолонил его малость – был грех.

– Охолонил – это как? Копьем в живот или мечом в грудь? – уточнил князь.

– Мечом, – подтвердил Басыня. – Только не в грудь, а в голову и не острием, а рукоятью.

– А дальше что было?

– Дальше я прочь поехал и ничего не видал. А и видал бы – тебе не сказал. Негоже это – на своих наговаривать. У вас и без того видоков два селища.

– А ты не наговаривай. Сейчас ведь, не забывай, твоя судьба на кону стоит. Если кровь ее мужа на тебе, то и одна из веревок твоя. Если ж нет – тогда и разговор иной, – заметил Константин.

– А ты, княже, вместо того чтобы вешать, лучше бы мне, вдовице горемычной, в холопы его отдал, – плаксивым голосом произнесла все та же баба, обвинявшая всех и вся, и похотливым глазом скользнула по связанному воину.

– Казнить – казни, княже, а так изгаляться надо мной – не дело, – возмутился Басыня. – Лучше головой в петлю, чем к карге этой старой в холопы, – и предупредил грозно: – Отдашь – сбегу, так и знай.

– А не стыдно висеть-то будет, яко тать безродный? – прищурился Константин.

– А чего? Я и есть безродный. Ваши же рязанские и осиротили, когда я еще мальцом был.

– Значит, ты поквитаться приходил? – высказал догадку князь.

– На мужиках да бабах? – хмыкнул презрительно Басыня. – Я вой, а не кат. Просто князь повелел, вот я и пошел.

– А почему же решил из дружины уйти? – подал голос воевода.

– Это мое дело, – нахмурился Басыня. – Мое и моего князя. А иных-прочих оно не касаемо. И я, княже, не баба, чтоб тебе тут в тряпицу жалобиться.

Тем временем процесс опознания завершился, и теперь все связанные воины стояли, разбитые на две неравные кучки. В той, что побольше, были преимущественно молодые дружинники, хотя изредка встречались и годами постарше. В другой же, небольшой, состоящей всего из полутора десятков человек, преобладали люди в возрасте. Молодых же было всего двое.

Схваченные в плен князья вместе с понурым попиком стояли на особицу, поодаль от всех. Правда, было их всего четверо – Гавриил Мстиславич успел и в схватке выказать свой норов. Бился он стойко и даже успел свалить одного из нападавших, прежде чем его достали мечом. И теперь здесь стоял только его меньшой брат – Иван Мстиславич.

– Ладно, после договорим, – махнул князь досадливо и сказал воеводе: – Пока я приговор им зачту, ты как следует бабу эту расспроси – что и как там было, а то я что-то не пойму с этой троицей. – И поспешил к большой кучке.