Знак небес

– Он все верно сказал, – подтвердил Мстислав Глебович. – Ты вон Владимир с Ростовом брал, а у себя под носом язычников не приметил. Вот мы и…

– А тебе, княже, что за печаль была до язычников моих? Ты кто – митрополит или епископ черниговский? – перебил Константин и, ткнув пальцем в дружинника по имени Первак, требовательно спросил: – В чем вина этого князя?

Дружинник чуточку помедлил, припоминая. Его, как и еще троих, к князьям приставили до начала опроса видоков, чтобы запомнить, в чем именно вина каждого. Перваку, можно сказать, повезло. На Мстиславе Глебовиче меньше всего грехов оказалось, и теперь вой, старательно морща лоб, припоминал их все.

– Воя Брутю самолично на копье вздел. Это в Пеньках было. Все жечь повелел. Баб хлестал нещадно, а старухе Матрене так руку перебил, что ни поднять, ни пошевелить ею ныне не в силе. Здесь, в Залесье, девке Бажене и вовсе глаз выбил. Кузница Точилу срубил.

– Да тот кузнец самым главным у них был, кто Велесу да Сварогу жертвы приносил, – выкрикнул зло пленник. – Ты спроси-ка, спроси сам у вдовицы его, пусть она тебе как на духу ответит.

Константин повернул голову к глухо ворчащей толпе.

– Где вдовица? – спросил негромко.

Пауза длилась не меньше минуты. Затем, легко раздвинув двух набычившихся мужиков, угрюмо стоящих в первом ряду, на пустое место вышла крупная женщина лет сорока. Отвесив низкий поклон Константину, она повернулась к Мстиславу Глебовичу и с вызовом произнесла:

– Он хоть и приносил Сварогу жертвы, только никого никогда не забижал.

– Она и сама, поди, язычница! – радуясь тому, что все его слова полностью подтвердились, закричал Мстислав Глебович.

– Христианка я, – женщина сняла с шеи сиротливо болтавшийся на веревочке маленький деревянный крестик, сжала его в кулаке, подошла поближе к пленному и с силой швырнула крест ему в лицо.

Повернувшись к Константину, она как-то жалко улыбнулась и беспомощно развела руками.

– Была христианкой. Ныне же не желаю быть одной веры с этим кровопивцем. – Она, не глядя, кивнула на Мстислава. – Хотела детей окрестить, да муж не велел. Сказывал, в возраст войдут – сами пускай выбирают. Негоже это, когда мы за младенца решать станем. Я уж его и упрашивала, и молила – уперся и ни в какую. Ныне нет в живых кормильца мово, так я им и сама креститься не велю.

– А я говорил, я говорил, – вновь пискнул связанный попик, осторожно высовываясь из-за спин пленных князей и тут же ныряя с опаской назад.

– А ты и вовсе молчи, – повернулась к нему женщина. – Из-за тебя все, окаянный. Не ведаю уже, какому богу ты служишь, только знаю, что злой он, как наш Чернобог, и негоже такому поклоны бить да ради него от наших чистых и светлых отрекаться.

– Богохульница! В аду сгоришь! – вновь пискнул попик.

– Вот-вот. Целыми днями он нас только этим и пугал, – усмехнулась женщина. – А когда мужики его в круг взяли, знаешь, княже, что он нам заявил? Готов он, дескать, за веру свою мученический венец приять от нас. А за то ему на небесах вечное блаженство его бог подарит. Мой-то Точила возьми да спроси: «А нам за это что от твоего бога будет?» А тот в ответ: «Адские муки. Вечно вам в котлах кипящих вариться». Ишь ты какой. Точила и говорит: «Стало быть, ты, поганец, на наших муках хочешь вечное блаженство себе заработать. Мы-то котлов твоих не боимся, вот только противно нам знать будет, что такая нечисть, как ты, блаженствовать станет». Вот и выкинули его из селища. А он воротился, да не один – с силой ратной. А теперь хоть казни меня, княже, хоть милуй, только крест его я больше на себя не надену. – Женщина вновь склонилась перед Константином в низком поклоне и, выпрямившись, гордо вскинула голову, ожидая своей участи.

Князь молча встал, расстегнул полушубок, ворот рубахи и медленно высвободил изящный золотой крестик. Показывая его жене кузнеца, он произнес вполголоса:

– Разные люди Христу поклоняются, – и добавил с укоризной: – И свой крест подбери. Не хочешь носить – принуждать не буду. Верить силком никого не заставишь. Кому пожелаешь – тому и молись. Но и так тоже нельзя. Ты же, крест свой бросив, на одну доску с этим попом встала, себя унизив.

Женщина растерянно взглянула на князя. Иных слов она ждала в ответ. В запале своем даже смерть готова была принять. Всем жизнь тусклой кажется в первые минуты после утери близкого человека. Вот и ей все равно было, что с ней дальше сделают. А князь вон как все повернул. И попрекнул-то деликатно, можно сказать, ласково, и верить во что хочешь разрешил, а главное – ее, кузнечиху простую, да еще и язычницей сызнова ставшую, выше попа поставил. И тут же стыд пришел – а ведь и впрямь погорячилась. Крест-то тут при чем?

Она повернулась, подошла к сиротливо лежащему на снегу кресту, нагнулась, чтобы поднять его, и… неловко взмахнув руками, рухнула навзничь. Это Мстислав Глебович, изловчась, прямо в лицо ей своим сапогом угодил, отомстив за унижение.