Микулка глянул через плечо и у него отлегло от сердца – луна наконец собрала стадо разбежавшихся облаков и теперь норовила укутаться их серым густым покрывалом.
– Если тени размажутся, – закончил Ратибор. – Ни одна зараза нас пыльными в пыли не заметит. Да, только рожу кверху не подымай – глаза шибко блестят. Или присыпь их пылью.
– Себе пыли насыпь знаешь куда… – буркнул Микулка, стараясь запомнить все, чему учит друг.
– Ладно острить, гляди как я буду делать и повторяй.
Он тихонько улегся вдоль кромки травы и медленно, очень медленно стал перекатываться в пыли, как кусок мяса в муке перед жаркой. Потом, уже весь рыжий как дикий пес, тщательно вымазал руки, затем и щеки скрылись под толстым слоем прилипшей пыли, а волосы сделались твердыми как у ромейской глиняной статуи. Он так и остался лежать в пыли, словно дохлый конь у дороги, в мокрую траву теперь уж нельзя – обильная роса смоет все без остатку.
Микулка вздохнул и принялся повторять… Шершавая пыль гадко царапалась, мокрая рыжая грязь текла по лицу, слепляла ресницы и брови, волосы мигом окаменели, мерзко стягивая кожу на голове. Он тихо плевался слипшимися губами, поминал терпеливо заученных черных Богов, но деваться некуда – стрела в хребте хуже противной грязи.
Он уж совсем упал духом, когда Ратибор тихонько шепнул:
– А ведь это счастье, друже…
– В грязи валяться? – удивленно скривился Микулка.
– Да, валяться в грязи, замерзать, мучаться от жары, таскать тяжеленную броню на себе, надрываться, висеть над обрывами, заливаться чужой, да и своей кровью.
– Ты что, совсем сбрендил?
– Вовсе нет. Конечно, я бы мог от всего этого уйти… Как и ты, наверное. Но за все страдания нам дана такая честь, которая стоит в сотню раз больше! Быть витязем, понимаешь? Все мальчишки, и княжичи, и робичи, мечтают с мечом защищать родимую землю. Но всем ли дано? Кто умнеет с возрастом, у кого более важные дела находятся, становятся купцами, боярами, плотниками, стараясь нажить простое людское счастье. Какое? Да у всех оно разное… Кому тепло и уют, кому жена-красавица, кому полна мошна золота, кому место за боярским столом, уважение и почет.
– Во-во… – паренек скривил измазанные в пыли губы. – Одни мы ненормальные. Все нас прет, несет куда-то…
– Да нормальные мы! – роняя лицо в едкую пыль ответил стрелок. – Просто у нас сбылась детская мечта, а у других нет. Никто ведь в детстве не мечтает о жене, да о ведрах золота. Мечтают подвиги совершать. Вот нам и выпало. А у других так в мечтах и осталось. Думаешь не завидуют нам эти умные, богатые, знатные, когда мы по колено в грязи и по шею в крови возвращаемся из походов с зазубренными мечами и в рваных кольчугах? Отчего же тогда они млеют от песен Баяна, воспевающего ратный подвиг, отчего раскрыв рты и сжав кулаки слушают былины про витязей? Отчего они устраивают потешные бои и скачки, отчего их жены глядят нам вслед полными страсти глазами? Не потому ли, что в погоне за счастьем прошли они мимо главного, мимо того, что Боги вкладывают в несмышленые детские мечты? Разве потешный бой заменит лихую сечу, когда кровь закипает в жилах от близости смерти?
– Так Витим именно это и говорил… – удивился Микулка. – А ты ему все перечил, мол Русь стоит на труде, а не на битвах. Он же меня и стыдил, что я в теплой избе остался…
– Знаешь… Я все чаще думаю, что он прав. Во многом прав, но не во всем. Нет ничего постыдного в труде и нельзя стыдить человека за то, что он не воин. Понимаешь? Путь у каждого разный… Но все мы хотим летом прохлады, а зимой тепла, хотим вкусно поесть, жить в ладном тереме, хотим волнующей женской ласки и детского визга. Но когда мы обретаем такое счастье, вдруг становится ясно, что этого мало… Счастье мужчины не может быть полным без этой дурацкой грязи, без молодецкого удара, без ран и ссадин, да без громких побед. Иначе мы бы не очищали дедовы мечи от ржавчины и не уходили туманным утром неизвестно куда, слыша за спиной безнадежный женский плач. Такие вот дела… Счастье для мужчины может быть полным лишь тогда, когда имеет в себе счастье быть другом, мужем, отцом, кормильцем. И еще маленькое такое счастье – быть ЗЩИТНИКОМ, а порой и завоевателем. Только почувствовав все, можно спокойно умереть на печи от старости. Иначе это будет смерть в муках.
Микулка ничего не ответил, просто лежал и сопел в пыль. Он вдруг представил землянку в своем селе, теплую постель, горячую кашу в миске, двух голозадых детей и работящую круглолицую жену из сельских девок. Тихое, спокойное счастье, а не эти бесконечные скитания. Так живут очень многие, просто у некоторых вместо землянки терем в два поверха, а вместо каши печеное мясо.