Знак розы

Рэйчел встала из-за стола, вернула коробочку с салфетками на кофейный столик и открыла дверь своего кабинета. Даниэлла, секретарша, вскочила с места, чтобы выразить соболезнования, а верный Рон обнял за плечи. Она оставляет «Толивер фармз» в надежных руках.

— Мы с вами расстаемся на некоторое время, — сказала Рэйчел. — Я буду управлять компанией из Хоубаткера, но вы знаете, где меня найти, если у вас возникнут вопросы.

— Значит, вы сюда больше не вернетесь? — спросила Даниэлла.

— Нет, Даниэлла, разве что непредвиденные обстоятельства вынудят меня к этому.

Глава 54

Уильям Толивер прихватил стакан чаю со льдом и вышел в крошечный дворик, чтобы отдохнуть от каменного молчания супруги. Пластиковое сиденье обжигало ему ягодицы, но оно же помогало справиться с холодом, подбиравшимся изнутри к самому сердцу. День, которого он так страшился, все-таки настал. Какая-то часть его радовалась, что Рэйчел унаследует дело, ради которого была рождена. Он ведь тоже был Толивером, в конце концов, и для него это кое-что да значило - очень много, собственно говоря, - пусть даже одна только мысль об этом приводила Элис в бешенство. Уильям пожалел, что супруга согласилась поехать с ним и Джимми в Хоубаткер. Какую сцену она закатит, когда Амос огласит завещание и подтвердит, что Рэйчел «украла» у отца его единственный шанс на лучшую жизнь!

Уильям вздохнул. Другая часть его сожалела о том, что он отвез Рэйчел в Хоубаткер летом 1966 года, как и предрекала ему Элис. Отныне она имела полное право говорить: «А я тебя предупреждала!», потому что начиная с того лета его семья уже никогда не была такой, как прежде. Иногда он спрашивал себя: даже если бы он не познакомил дочь в тот год с ее корнями клана Толиверов, не привел бы ее первый садик на Хьюстон-авеню и к Сомерсету?

Может быть, и нет. Господь свидетель, первая поездка в Хоубаткер окончилась провалом. Его семью приняли с изысканной любезностью, но как совершенно чужих людей. Уильям счел такое поведение вполне объяснимым. Он не был дома с тех пор, как сбежал оттуда в возрасте семнадцати лет. А теперь ему было двадцать восемь, и за прошедшие годы он почти не поддерживал связи с Хьюстон-авеню. Он жил в Кермите уже одиннадцать лет. В возрасте двадцати одного года он женился на продавщице из аптеки, с которой познакомился, когда искал лекарства для своей больной руки. О женитьбе он сообщил родным телеграммой.

Уильям прекрасно понимал, что предпочел забыть о них из чувства вины и стыда за то, что, будучи Толивером, удовлетворился столь малым, когда его родословная требовала большего.

—Я сбежал от всего, чего от меня ожидали, — объяснял он Элис. — Я знаю, что сильно обидел тетку. Единственный ребенок тети Мэри и дяди Олли умер через несколько лет после того, как я приехал к ним жить, а я... не оставил ей никого, кто мог бы продолжить традицию Толиверов.

Элис придерживалась другого мнения. Презрительно-высокомерное отношение Мэри разозлило ее, и она заявила, будто в том, что Уильям сбежал от них, виновата исключительно его тетка. Так что просить прощения следует именно ей.

— Она пыталась сделать из тебя того, кем ты не являешься, чтобы удовлетворить собственные амбиции. Ты - не фермер. Ты даже не Толивер - если это значит быть похожим на нее.

С последним замечанием Уильям был решительно не согласен. Даже в возрасте пятидесяти шести лет тетя Мэри сохранила поразительную красоту, а ее элегантность и королевское величие никак не могли прийтись по душе женщине, которая до сих пор носила прическу в стиле Бетти Грейбл[26] и выщипывала брови тоненькими дугами. Кроме того, у Элис были замашки домашнего тирана. Уильям решил, что его жена боится, что тетя Мэри уговорит его вернуться в Хоубаткер, воззвав к его чувству долга. Кроме того, тот факт, что Рэйчел как две капли воды походила на свою тетку, выводил Элис из себя.

— Она - настоящая Толивер, — просиял от восторга дядя Олли, доставая малышку из коляски.

Элис моментально выхватила у него дочку, поместив ее под защиту собственных рук, и ее поведение подсказало Уильяму, что для его супруги жизнь на Хьюстон-авеню превратится в борьбу за сохранение того, что она полагала исключительно своим. И никто не смог смягчить охватившее ее ощущение, что она пришлась не ко двору, даже его обходительный дядя, которого Элис полюбила сразу же. А при виде Перси Уорика, загорелого, с аккуратной серебряной шевелюрой, высокого и подвижного, несмотря на свои шестьдесят с хвостиком, у нее буквально перехватило дыхание.

Элис объявила, что он симпатичнее любой кинозвезды и что его жена, должно быть, просто спятила, раз оставила такого мужчину, как он.

Но несмотря на неизменную любезность и вежливое внимание, которым удостаивали ее окружающие, Элис чувствовала себя лишней в элегантной компании Хьюстон-авеню, выделяясь, как грубая мешковина среди шелков и атласа.

В последний вечер перед их возвращением в Кермит тетка пригласила Уильяма посидеть с ней в беседке.