Знак Вирго

И тут Юра вспомнил про девчонок: с ними, наверняка, легче.

— Грунина! — вызвал он. Это была самая тихая из всего класса, и лицо у нее, как у сонной куклы в витрине магазина Мюр и Мерилиз, что на Петровке, напротив Большого театра.

— Ну чего? — поднялась Грунина.

— Не «чего», а отвечай.

— Что отвечать-то?

В самом деле, что? Юра никак не мог сообразить, как ни старался.

— В рассказе «Гаврош», — подсказала Таня Карцева, — говорится о том времени…

— Это не рассказ! — крикнул Нёма Кацман.

— А что же? — сказал Юра.

— Ты разве не знаешь? — удивился Шура Кацман.

— Сам ты не знаешь! Не мешай, а то…

— Они правильно говорят, — сказал кто-то. — Это из романа. Там девочка Козетта…

— Какая еще Козетта? — с отвращением сказал Юра. Отвращение относилось к самому себе: как он мог не знать — так много читает, целые дни сидит на зеленом бабушкином диване, возле зеркального шкафа, положив книгу на откидной валик… И вот: Кацманы знают, а он…

— Учитель называется! — сказал Лесин.

— Тише! — Юра постучал по столу. — Ты что стоишь, Грунина?

— Я же отвечаю.

— Ну, отвечай.

— Не буду, — сказала Грунина и села.

— Смотри, «неуд» поставлю.

— За что?.. Я же не могу так. Все кричат, подсказывают… А ты…

Она заплакала.

— Перестань реветь, — сказал Юра. — Ведь еще не поставил.

— Да, когда поставишь, поздно будет.

— Так… Теперь второй вопрос, — сказал Юра.

— Еще на первый не ответили!

— Верно. Кто будет?

— Я! — крикнул Нёма и побежал по проходу к доске. — Значит, когда это было, да? Это было, когда кардинал Ришелье решил все делать сам и управлять страной. Ему и фамилию такую дали — «Ришелье», потому что он за всех все решал. У него были гвардейцы, а у короля мушкетеры… А потом…

Нёма говорил громко, долго, и все молчали и слушали, и Юра тоже слушал. Он глядел на Нёму, на ребят, на Анну Григорьевну, на желтый двухэтажный дом за окном, выходящим на Мерзляковский переулок, но почти ничего не слышал и не понимал.

Нёма замолчал. Юра с удивлением взглянул на него.

— Все? — сказал он. — Правильно, садись.

— Какая отметка? — крикнул долговязый Волков с задней парты.

— «Оч. хор.», — сказал Юра. — Тише! Что смешного?

— Он тебе «Три мушкетера» рассказывал! — закричал Алданов. — Александра Дюма. А ты уши развесил!

— Сам ты развесил! Иди к доске отвечать!

— Не пойду!

— Пойдешь! Сейчас отметку поставлю.

— Получишь!

— Иди отвечай! — крикнул вдруг длинный Волков. Он не любил Алданова. — Ты ведь больше всех знаешь!

— Не ходи! — крикнул Лесин.

— Иди!

— Не ходи!

Кто-то замяукал. Стоял невообразимый шум.

— Прекрати мяукать! — заорал Юра. — Это ты, Алданов?

— А тебе что?

— Выйди из класса!

— Сам выходи!

— Выйди, а то…

— Попробуй!

— Давай следующий вопрос! — предложил Шура Кацман. — Какие нам Анна Григорьевна давала… «Почему писатель сравнил Гавроша с воробьем?»

«Каким еще воробьем? — подумал Юра. — Причем тут воробей?..» И ему стало вдруг невыносимо обидно, даже в носу защипало: воробей какой-то… Все смеются, некоторые даже грозят…

И тут раздался звонок: тетя Нюра, как всегда, ходила по коридорам с колокольчиком в руке. «Так быстро? Наверно, по ошибке…»

— Так, — сказала Анна Григорьевна и отошла от окна. — Все успокоились… Садись на место, Юра… Запишите задание на дом… Очень хорошо… Следующий урок арифметика. Его прове…

— Я больше не буду! — закричал Юра.

— Его проведу я, — сказала Анна Григорьевна. — Идите все на перемену.

— Отметки считаются? — спросил Васильков.

— Нет, — сказала Анна Григорьевна.

Все остальное время в школе и когда один шел домой — по Никитскому бульвару, потом через площадь, где памятник Тимирязеву, и налево на Малую Бронную — Юра не мог простить себе, что сразу не сообразил, о чем рассказывал Нёма, и почему до сих пор не прочитал роман В.Гюго «Отверженные». Интересно, есть он у них дома?..

По пути Юра, как всегда, прошел мимо невысокого здания еврейского театра, на афише которого написано (Юра знал это, не глядя): «Сегодня — „Три изюминки“, завтра — „Колдунья“». Или наоборот. Потом был большой красивый дом с эркерами, за ним — зеленый одноэтажный с забором, и на калитке жестяная дощечка: «Портной Лев во дворе». По булыжной мостовой Юра пересек Большую Бронную (ему всегда было обидно: почему «Большая»? Она же меньше их «Малой»!), и тут уже — красный кирпичный дом номер 10, соседний с ними, и у одного из подъездов обычно сидит толстый армянин, который не раз говаривал добрым и скользким, как его лоснящееся лицо, голосом: «Малшик, иди сюда!» Но Юра не подходил.

Только у перекрестка двух Бронных Юра перестал думать о сегодняшнем своем позоре, потому что вспомнил, что последнее время здесь гуляет огромный Джек, из породы сенбернаров, которые живут ровно двадцать четыре года — дольше, чем все другие собаки в мире. Но Джека сегодня не было. И толстого армянина тоже.

Юра свернул в арку двора, первое парадное налево, побыстрей взбежал на третий этаж — второй он не очень любил: там была полукруглая долька окна, дававшая мало света, — позвонил три раза. Три — любимое его число…