Знак Вишну

Мотоцикл завели с пробежкой до самых ворот. Еремеев предвкушал выражение лица майора Алехина после доклада. Что он предпримет? Оцепит собор? Арестует фрейлейн Хайнрот? Установит за ней наблюдение? Честно говоря, ему было жаль Диту, жаль, что она впуталась в неженское дело, оказалась врагом, и к тому же тайным. А может, ее втянули, запугали, заставили?..

При въезде на Кирхенплатц, откуда начиналась прямая магистраль к подземному заводу, мотор снова заглох. Лозоходов яростно колотил заводной рычаг стоптанным каблуком. Орест обвел взглядом высокие кровли собора.

— Постой, Лозоходыч! Не заводи… Давай тихонько вкатим во двор… Вон туда — за крыльцо… Дело одно есть.

«Я хочу доложить Алехину с полным знанием дела, — убеждал Орест себя, — в конце концов, я обязан все перепроверить».

Они вкатили мотоцикл в церковный двор с той стороны, что не просматривалась из дома пастора, осторожно проникли в храм через высокую дубовую дверь, отомкнутую Еремеевым еще утром. Лозоходов подобрался, шагал легко и бесшумно, поглядывая вокруг цепким птичьим взглядом. Орест не спешил с пояснениями, а сержант — тут он был сама деликатность — не лез с расспросами, только тихо присвистнул, когда Еремеев отодвинул плиту и в каменной раме тускло блеснула вода.

— Значит, так, — шепотом проинструктировал Орест. — Я тут должен проверить под водой одну штуку. Так что подстрахуй меня здесь… Держи пистолет.

Лозоходов сунул пальцы в воду.

— А водичка-то того… Не застудились бы, товарищ лейтенант… У меня, правда, во фляжке кой-чего плещется…

— Р-разговорчики! — сердито прошипел лейтенант. Он торопливо расстегнул китель, стянул сапоги…

Темная грунтовая вода, казалось, вобрала в себя не только холод подземных глин, но и стылого каменного пола, всех мраморных плит кирхи. Еремеев тихо ойкнул, влезши по грудь, поболтал слегка ногами, держась за край прямоугольного люка. Дно прощупывалось. Тогда, вдохнув побольше воздуха, он нырнул, резко перегнувшись в поясе.

Он пошел вниз быстро, зная, что под ним не бездонный колодец, а всего лишь каменная ванна. Не израсходовав и половины запасенного в груди воздуха, нашел у самого пола то, что искал, — квадратную дыру.

Орест поплыл на ту сторону — в смежное колено, довольно тесное после просторной ванны и круглое, как труба. Через пару секунд он выскочил на поверхность и ослеп от кромешной тьмы. В ноздри ударил сырой, затхлый воздух. Еремеев нащупал железные скобы — ржавчина отваливалась с них хлопьями — и вылез по пояс. Второе — скрытое — колено действительно оказалось широкой трубой, которая выводила тех, кто знал сифонный вход, в подвалы кирхи. От черной тишины или тихой темени Оресту захотелось немедленно пронырнуть обратно, но Еремеев нарочно вылез повыше и стал отсчитывать минуту: «И-раз, и-два, и-три… Трус несчастный… И-пять, и-шесть, и-семь…» Потом пришла забавная мысль: то-то запереживает сейчас Лозоходов — был лейтенант и нет, утоп! Шутка ли, третью минуту под водой. Орест даже подмигнул себе, знай наших, уметь надо дыхание задерживать. Страх прошел. Не такие уж они дураки, «вервольфы», чтобы сидеть тут поблизости. Подхрамовые склепы наверняка лишь что-то вроде тамбура перед основными ходами.

«…И-пятьдесят девять, и-шестьдесят!» Еремеев спустился по скобам, беззвучно погрузился, разыскал подводный лаз, благополучно пронырнул и круто пошел вверх. Выставленные над головой руки больно ударились о плоский гладкий камень. Плита! Холодея от ужаса, Орест провел по всей плоскости и понял: плита встала на место. Он попробовал приподнять ее и сдвинуть, но с таким же успехом можно было упереться плечом в любую из стен каменной западни.

Человек с заячьей губой

Дита проглотила таблетку люминала, но уснуть так и не смогла, несмотря на бессонную ночь и пережитые треволнения. Собственно, все прошло благополучно, и первое задание господина Вишну она выполнила как нельзя лучше: уехала вчера из Альтхафена в приморскую деревушку, открыла заброшенный дом фрау Хайнрот, куда время от времени наведывались за старомодными, но добротными вещами (тетушка перешивала их для Диты и для продажи), а также за кое-какими запасами квашеной капусты, сухой кровяной колбасы, эрзац-меда и копченой рыбы. Вечером зажгла в старой сетевязальной мастерской, примыкавшей к дому, ацетиленовый фонарь и перевесила его поближе к окну с видом на море. Ее предупредили, что человек с заячьей губой придет продрогший и промокший, поэтому надо будет накормить его и напоить горячим кофе. Ужин поджидал ночного гостя тут же, в мастерской: круг кровяной колбасы, тарелка кислой капусты, сдобренной тминным маслом, блюдце бледно-желтого искусственного меда, плитка шоколада «Кола» и термос с кофе.

Человек с заячьей губой пришел в час ночи, когда Дита, устав ждать, прилегла на ворох старых сетей. Первым делом он погасил фонарь и, не снимая рыбацкого плаща, подсел к столику с едой.

Кофе не остыл, и человек был очень тому рад.