Знак Вопроса 1998 № 01

Впрочем, чем дальше удаляются времена алхимиков, тем все более смутно воспринимается учение о Философском камне. От дымных прокопченных лабораторий и полновесных пузатых реторт реальных «делателей» размножившиеся ныне популяризаторы «черной магии» и оккультизма все более переходят к чистеньким абстрактным понятиям, к идеализациям и легковесной кастрированной мистике…

КАК УЗНАТЬ ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ?

«Философский камень», «Магистериум», «Великий эликсир», «Герметический порошок» и т. п. алхимики искали где только можно. Те, кто побогаче, экспериментировали со всевозможными «заморскими» редкостями, а те, кто победнее, опробовали то, что поближе, «под рукой».

Но искали вполне направленно. Желтое золото могло быть порождено желтым веществом. Поэтому многие искали «искомое» вполне бесхитростно, по… желтому цвету! Дело в том, что, как уже сказано, в века поголовной схоластики большой популярностью пользовалась зародившаяся еще в античные времена «теория симпатий и антипатий» (теория подобия), о которой упоминает уже античный философ Секст Эмпирик. И, естественно, алхимики не могли обойти вниманием такие вполне «желтые» вещества, как золотистую мочу и желто-коричневые человеческие фекалии!

Например, Исаак Голланд, алхимик XVI века, предлагая «простой способ приготовления Философского камня», говорит явно об обыкновенной человеческой моче. Вот что он пишет: «Прежде, нежели наш камень сделается, то живет уже он. Если же его найдешь, то умрет. Всякий, смотря на него, зажимает нос от его смраду. Он садится по сторонам сосуда, в котором долго находился, и каждый зажимает еще и тут нос от его состава или вонючего воздуха.

Как бедные, так и богатые, младые и старые имеют его. Незнающие искали его в грязи, но не обрели. Доколе ты живешь, до того времени он с тобой неразлучен бывает. Его находят всюду в изобилии, даже и звери имеют его в себе, но не в таком совершенстве. Без него ничто на свете не живет».

Возможно, здесь был намек на получение фосфора. «Золотистый» цвет мочи, однако, связан с присутствием соединений, золота абсолютно не содержащих. Это уропорфирины, стеркобилины и некоторые другие вещества, молекулы которых, состоящие из нескольких пятизвенных циклов, содержат азот, кислород, углерод и водород. В некоторых производных уропорфирина (например, в пигменте перьев птицы турако) между четырьмя атомами азота расположен атом меди, но — не золота. «Золотой», то есть преобладающий «желтый», цвет человеческих фекалий так же вызван в основном стеркобилином. Возникает он после ряда превращений. Сперва следует разложение ряда компонентов крови и их превращение в билирубин, желтый пигмент желчи (в печени). После еще нескольких стадий билирубин из желтого становится бесцветным, а затем, наконец, преобразуется в желто-оранжевый стеркобилин. «Золото» в нем так же можно искать до скончания веков.

Очевидно, как раз высмеивая такого рода открытия, известный английский сатирик Джонатан Свифт (1667–1745) в прекрасно всем известных «Путешествиях Гулливера» (сам Гулливер — корабельный врач) описывает двух ученых мужей, занимающихся крайне нелепыми занятиями.

Первый весьма напоминает голландского ятрохимика и натуралиста Яна ван Гельмонта (1579–1644), второй — купца и алхимика-любителя Хеннига Бранда (1630–1710), добывшего в 1669 году фосфор (он посчитал его Философским камнем) из сухого остатка мочи, которой ему требовалось такое огромное количество, что он использовал мочу солдат местной казармы.

Вот что сообщает Гулливер о посещении Большой академии в Лагадо: «Первый ученый, которого я посетил, был тощий человек с закопченным лицом и руками, с длинными всклокоченными и местами опаленными волосами и бородой. Его платье, рубаха и кожа были такого же цвета.

Восемь лет он разрабатывал проект извлечения из огурцов солнечных лучей, которые предполагал заключить в герметически закупоренные склянки, чтобы пользоваться ими для согревания воздуха, в случаях холодного и дождливого лета…»

Не менее колоритной фигурой был и второй алхимик:

«Войдя в другую комнату, я чуть было не выскочил из нее вон, потому что едва не задохнулся от ужасного зловония. Однако мой спутник удержал меня, шепотом сказав, что необходимо войти, иначе мы нанесем большую обиду. Таким образом, я не посмел даже заткнуть нос. Изобретатель, сидевший в этой комнате, был одним из старейших членов Академии. Лицо и борода его были бледно-желтые, а руки и платье все вымазаны нечистотами.

Когда я был ему представлен, он крепко обнял меня (любезность, без которой я отлично мог бы обойтись). С самого своего вступления в Академию он занимался превращением человеческих экскрементов в те питательные вещества, из которых они образовались путем отделения от них некоторых составных частей, удаления окраски, сообщаемой им желчью, выпаривания зловония и выделения слюны. Город еженедельно отпускал ему посудину, наполненную человеческими нечистотами, величиной с бристольскую бочку…»