Знак Вопроса 2005 № 02

На позицию Родина
Снова шлет паренька.
По дороге на станции
Он подвыпил винца.
И пока беспрепятственно
Выпить мог паренек,
Заиграл так отрадостно
На душе огонек.
На минуту забылся он
Про войну и солдат.
Близко вспомнил он милую
И родных, и ребят.
На «губе» отсидит теперь
Свой положенный срок
За веселую выпивку,
За хмельной огонек.
Но приятно и радостно
На душе у бойца
От такого хорошего,
Дорогого винца.
Впереди еще много нам
И боев, и дорог.
Где ж ты, радость далекая?
Где ж ты, мой огонек?
Чтоб врага ненавистного
Крепче бить мы могли,
Можно выпить при случае
Той «целебной воды».
Если случай представится,
Выпьем вместе, дружок,
За великую Родину,
За родной огонек.

Конечно, охотно веришь Гликину, что эти его песни распевались солдатами, и что сам он был поражен, когда однажды на случайном полустанке услышал одну из них в исполнении совершенно незнакомых ему бойцов. Человеческой теплотой и юморком западают в душу они.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Можно было бы стыдливо не касаться его, но теперь, после горькой предсмертной исповеди Юрия Нагибина «Тьма в конце тоннеля», было бы грехом и трусостью обойти столь щекотливую тему.

У Семена Исаевича Гликина, потомка местечковых евреев, записей на национальную тему кот наплакал. Но все же кое-что находим. Они связаны с его лечениями. Солдату то ранило ногу, то он проваливался в ледяную воду Одера, то на него накатывались приступы малярии.

«Была возможность остаться при санчасти учиться на санинструктора. Я наотрез отказался. И знаете, из каких соображений? Стали бы обязательно говорить: мол, видите, жид жида куда устраивает? Евреям бы кривое ружье, и вообще их нет на фронте». (17.06.1944 г.)

А вот запись, сделанная после лечения в другой санчасти: «Врач хотел отправить в тыл. Но почему-то спросил моего согласия. Я отказался. Еще зло брало на дармоеда-доктора (между прочим, еврей), которому просто лень было у себя полечить. И вместо тыла ты опять поехал на фронт». (23.08.1944 г.)

Ну вот и все, что удалось найти. Можно здесь обойтись традиционным заключением «Умному-достаточно», а можно добавить и то, что из всей совокупности дневниковых записей следует лишь тот вывод, что если и недолюбливают однополчане Гликина, то не за то, что он еврей, а за его зуд видеть в людях недостатки. Правда, поразмыслив, он им их прощает, а сам если обижается на людей, то как-то совсем по-детски: «Обмоток пожалели! А Гликин проявлял находчивость. И бимбру (польский самогон. — А.Ш.) доставал, да. А вы все говорите!» (24.01.1945 г.)

«НЕ ХВАТАЕТ ЖИЗНИ»

В ратном труде рядового Гликина, помимо огорчений, в основном психологического характера (например, командиром взвода прислали капитана, моложе по возрасту, не шибко образованного, Гликин готов его побить по всем статьям, но тот не идет на равные отношения, «генералится»), есть и отрадные моменты:

«А вчера я отвел душу, капнул на сердце. Достал водки за мыло, был пьяным. Хорошо. 6 часов стоял ночью на посту. Сегодня приступ малярии. И как раз выезжаем на передовую». (22.11.1944 г.)

Чтоб у читателя не создалось представления, что Гликин только и знает, что достает вино, водку, спирт, бимбру и чувствует себя «хорошо», скажем, что в дневнике его немало записей более героического характера: сколько им устранено прорывов линии связи, зачастую под огнем противника, о переправах, о перетасканных тоннах дерна и т. д. Ему дают медаль «За боевые заслуги», а за храбрые действия на плацдарме у Одера — орден Красной Звезды (а мать ему пишет, что награждена медалью «За оборону Москвы»).