Знак Ворона

Четыре недели Павел не звонил ей, при встречах в лабораторных корпусах только сухо здоровался и даже расписание утренних своих пробежек сбил так, чтобы не пересекаться….

А Клэр звонила. Пыталась завязать разговор… Но душевным, как прежде, разговор не получался. Павел отвечал на вопросы вежливо, но сухо, формально, без эмоций. Разговаривал со своей Клэр, которую еще месяц назад любил и ласкал, как с товарищем по работе… Не более того. И она, понимая, что настойчивостью своей может только навредить, не стала донимать его своими звонками, лишь изредка справляясь о здоровье.

После смерти Костаниди, которая с такой ужасающей реальностью свершилась у него на глазах, Павел испытал приступ религиозности.

Он никогда не был христианином. Наоборот, в институте, а потом в геологических экспедициях, поднимаясь по ступеням советской карьеры, Павел был примерным марксистом-ленинцем. Он посещал партийные собрания и верил в победу коммунизма. И места для Бога в его вере не было.

Потому как по природе своей Павел был однолюбом. И одновером.

Но некоторым людям достается прожить не одну жизнь.

И в его длинной-предлинной жизни, которой достало бы на троих ординарных обывателей, полюса в магнитике души могли и поменяться, как меняются они даже у старушки-Земли раз в миллион лет, северный на южный, южный на северный.

В местную Ред-Роковскую церковь, более напоминающую железобетонный ангар с приляпанным к нему шпилем, Павел ходить не стал. Фазер Маккензи, прям как специально взятый из битловской песни про Эленор Ригби, не внушал Павлу никакого доверия. Глядя на фазера, похожего на охранника из нацистского концлагеря, Павел вздыхал, сетуя на то, что негодяи из американского агитпропа еще имели наглость что-то клепать на православную церковь, она, мол, в годы Хрущева и Брежнева сотрудничала с КГБ.

А этому фазеру Маккензи исповедуешься, думал Павел, и через час докладная записка уже на столе у главного администратора лежит!

Из какого-то иллюстрированного журнала, поместившего статью о выставке русской иконописи, Павел вырезал Николу-Чудотворца и Иверскую Богородицу. Вырезал, наклеил на кусочки плотного картона и повесил на стену в изголовье. Повесил и глядел на них долгими вечерами.

Глядел… потому что не умел молиться. Однако одну молитву он твердил. Каждый вечер.

— Боже, если ты еще не забыл про меня, и если моя судьба еще не безразлична тебе, сделай так, чтобы Татьяна вернулась ко мне. Татьяна и дети. И чтобы мы снова были вместе.

Павел хотел кое-что добавить, но его религиозного самосознания хватало, чтобы понять: с Богом нельзя заключать бартерных сделок. И он не добавлял к своей молитве никаких “если”…

* * *

Отправляясь в Даллас, Татьяна испытывала глубокое беспокойство. С Лизой решила даже и не советоваться… Нет, на первое свидание после столь долгой разлуки она детей не потащит!

И хоть сердце подсказывало — не виновен, не виновен, не виновен, но до личной встречи, до того, покуда она сама не увидит его лица, его глаз, мальчишек на свидание с отцом она не повезет! Не надо им такой встряски. Ни к чему детям лишние стрессы! Пока…

Верный Факноумо дал ценные советы — как избежать пронырливых папарацци. Бремя славы, бремя известности калифорнийской серфинговой волной уже накрывало ее — нынешнюю “оскарову” номинантку. И инкогнито полететь из Лос-Анджелеса в Даллас было нелегкой задачей. Фильм про красных рыцарей Андреевского флага уже шел в прокате и бил все рекорды посещаемости.

Пришлось сильно поколдовать с внешностью — парик, черные очки, косметика… Таня усмехнулась, припоминая “Ленина в Октябре”, с комичным флюсом… Может и ей флюс приделать? Но нет, женщина, особенно красивая, даже из боязни быть узнанной, никогда не позволит себе стать девкой-чернавкой, девкой-замарашкой…

До Далласа долетела без особых хлопот, воспользовавшись услугами двух опытных бодигардов, что выделил ей Колин… Они профессионально отсекли от Татьяны журналюг, что всегда пасутся в аэропорту Лос-Анджелеса возле стоек с регистрацией. Эл-Эй такой город, что тут плюнь в любого — и в знаменитость попадешь!

Бодигарды лихо провели Татьяну по так называемым “зеленым коридорам” для Ви-Ай-Пи — так лихо, что она очнулась уже в бизнес-классе брюхатого “боинга”.

Долетели — сели…

Сели — прилетели…

Жарко в Лос-Анджелесе, но в Далласе еще жарче. Спасибо Колину — тот позаботился о ней на полную катушку. Накрутил хвост Аарону Фридляндеру, и он все заказал по первому разряду. И “кадиллак” длиной в мерную милю, и президентский номер в отеле “Плаза”…

— А не покажете, где Кеннеди убили? — спросила Таня шофера, опустив кнопочкой стекло, отделявшее салон от водительского места.

— Сейчас туда проедем, мадам, как вам будет угодно…

Она была разочарована. Книжного склада, откуда якобы стрелял Освальд, уже не было. Снесли. А на его месте отгрохали офисный центр цвета коричневого бутылочного стекла.

— Это было здесь? — спросила она шофера.

— Да, мэм, именно здесь Джона Фицджеральда Кеннеди русские подстрелили…

— Почему же русские? — вспыхнула Татьяна.