Все встали со своих мест и, обступив стол прокурорского следователя со всех сторон, устремили взгляды на разрисованную карту. Отдельно на ней был заштрихован довольно большой сектор, практически целиком приходящийся на город Брянск.
– На этот раз он планирует убийство, связанное со стихией Воздух, знак Весы. Есть у меня одна идея, кого он выберет в качестве жертвы и как отыскать этого человека…
Глава 34
– Ыыыыы… Пить…. – протяжный стон вырвался изо рта мужчины бомжеватого вида, лежащего ничком в кустах сирени на старой картонной коробке. В одном месте на ней виднелась, чудом сохранившаяся, уже практически полностью поблекшая от времени бумажная наклейка: «Холодильник «Stinol-110».
Голова бездомного раскалывалась на части. Словно отяжелев в разы, она казалась ему практически неподъёмной, но больше всего ему хотелось пить.
Разлепив отёкшие веки, бомж с трудом облизал растрескавшиеся и покрытые шершавой коростой губы. Однако легче от этого не стало: язык, словно щётка, пройдясь из стороны в сторону, лишь добавил ощущения сухости во рту. Тогда он попытался проглотить слюну, но и это ему не удалось: её во рту не было, а то, что вначале показалось слюной, оказалось непонятным склизким комком, прилипшим к задней стенке глотки.
Сердце бешено колотилось в груди и, казалось, ещё секунда – и оно выскочит наружу. На лбу ощущалась испарина, и всё тело пылало огнём.
Но намного больше пугало его то, что он совершенно не ощущал кисть левой руки.
«Что это с ней? Отлежал, что ли, во сне? Совсем её не ощущаю…»
Он попытался поднести руку к лицу и вытереть пот со лба, но даже этого ему не удалось.
Внезапно, словно где-то внутри открылся кран, и воспоминания потоком хлынули из глубин его памяти.
«Какой, на хрен, отлежал?! Нет у меня руки, уже давно по самый локоть оттяпали, суки…»
Повертевшись из стороны в сторону, бездомный завалился на спину и хмуро взглянул на небо. На дворе стоял теплый сентябрьский денёк. Как ему казалось, даже солнце сегодня светило на удивление ярко, неумолимо обжигая своими лучами сквозь прогалок в шапке куста его обветренное красное лицо.
Его звали Николай Метелин. Когда-то, как он считал, ещё в прошлой жизни, он был офицером советской армии. Теперь же, после многих лет бродяжничества, он был известен в округе как бомж по кличке Генерал, неустрашимый драчун и пропойца.
«Не уж то вот так и придёт ко мне смертушка? – смутной тенью проскользнула в раскалывающейся от боли голове тревожная мысль. – Кажись, хана мне приходит… перепил я, видать, вчера «Кирюши». А Любка?.. Где Любка?!.. Куда подевалась эта мандавоха?!..»
Он принялся медленно и осторожно крутить головой по сторонам, боясь лишний раз сделать резкое движение. В воспалённых, налитых кровью глазах вспыхнула нешуточная обида.
«Бросила меня тут на погибель, а сама, наверное, с Венькой по кустам шляется! Вот тварь!» – зло рассудил мужчина устрашающего вида в рваной грязной одежде.
Его давно немытые сальные волосы были взлохмачены, свалявшись в колтуны по бокам головы. Свою лепту в жутковатый внешний вид, несомненно, вносили огромный синяк под правым глазом, а так же опухшая бородатая физиономия, на которой алели свежие следы от человеческих ногтей. Четыре кровавые полосы с запекшейся буро-коричневой корочкой проходили через всю левую щёку.
– И моё бухло утащили… суки! – оскалил он щербатый рот, но внезапно увидев что-то перед собой, успокоился. – Нет… вот, она, родимая!»
На земле, чуть в сторонке от него, валялась пятилитровая пластиковая баклажка с наполовину оторванной этикеткой «Кирюша», на дне которой плескалось небольшое количество опалесцирующей на солнце жидкости.
Перевернувшись на бок, он быстрым суетливым движением протянул к ней трясущуюся здоровую руку. Схватив пластиковую тару за горлышко, бомж притянул её к себе и с жадностью сделал большой глоток. Однако вместо облегчения он ощутил жуткий спазм в животе, и его тут же следом обильно вырвало тягучей зловонной слизью, окрашенной желчью.
Откашлявшись, опираясь на одну руку, он попытался привстать. Безрезультатно. Картинка в глазах поплыла, голова закружилась, и бомж вновь завалился на бок. Не в силах пошевельнуться, Метелин замер на боку и притих, медленно проваливаясь в беспокойный поверхностный сон.
Колька любил это состояние, когда погружаешься в некое подобие сна, зная, что там ему будет намного легче, чем в этом чужом и враждебном мире, который к тому же уже давно его мало интересовал.
***