Знахарь

— Это почему? Он спросил, я ответил! — насмешливо улыбаясь, ответил Филипп. Все испуганно примолкли. Даже те, кто попал сюда впервые, поняли, что Филипп влип.

— Да ты, верно, больной! Он ведь у нас главный! — писклявый сорвался на визг, с удивлением рассматривая Филиппа, как будто перед ним стоял оживший труп.

Филипп рассмеялся. В каморке наступила зловещая тишина, слышался только смех Филиппа. Наконец он прекратил смеяться и обвел всех взглядом, выражавшим полное равнодушие и брезгливость. Писклявый кинулся на него с кулаками, но Филипп удачно отразил удар и скрутил руку парня так, что она захрустела.

— Мне смешно, что ваши придуманные в этих стенах законы может кто-то блюсти, тогда как вы сами переступили его там, на воле! — он с силой ударил по серой и влажной стене каземата.

— Заткнись! — сказал волосатый, но Филиппа было уже не остановить. Он сильнее сжимал руку писклявого, и оттого визг парня становился громче. Наконец он отпустил его с таким видом, будто держал в руках какую-то мерзость.

— Так вот знайте! Я не сделал ничего противозаконного! Я пытался украсть девушку, не удалось! Я люблю ее, и она любит меня! Ну, что я натворил? Кому я мешал? — спрашивал он, глядя на каждого по очереди. — Она сирота, никому не нужная! Ее отправили в монастырь, где она наверняка умрет через полгода, так как была ранена при побеге! Потому что даже там она не нужна! — голос его становился громче, он уже не контролировал себя. Просто он выговаривал то, что тяжким грузом лежало на сердце несколько месяцев. Эти мерзавцы спровоцировали его, и его гнев нашел выход.

Он внезапно остановился и медленно сел на пол у стены. Мужчины притихли.

— Да-а-а, — протянул волосатый, — такого спектакля у нас не было давно.

— Оставь его в покое! Не видишь, плохо человеку, молодой еще, сломаться недолго! — раздался голос до того молча лежащего мужчины. Акцент явно выдавал в нем южанина.

— Да мы все тут несчастные страдальцы из-за несправедливого закона, — сказал другой арестант.

Тот, который лежал, поднялся и подошел к Филиппу.

— Ни о чем не думай. Не замыкайся в себе. Ты ни в чем не виноват, и живи только этой мыслью. Понял? — он сильными пальцами схватил Филиппа за подбородок и спросил еще раз: — Ты понял меня?

— Да, — ответил Филипп и отдернул голову.

— Меня зовут Азиз Радуев.

— Филипп, — сказал он в ответ.

— Ну и достаточно, — сказал Азиз и приказал парню по кличке Лавр освободить место для Филиппа. Тот с ненавистью, но исполнил.

Через некоторое Филипп понял, что здесь нужно жить только ради себя. Здесь нет друзей, одни враги. Где нет свободы, там нет души и правды.

Азиз был к нему благосклонен, что повлияло на отношение к нему остальных каторжан. А когда узнали, что он лекарь, к нему стали обращаться все — от заключенных до надзирателей.

«Все они простые смертные, а ты над ними царь и Бог», — вспоминал слова деда Филипп, с каждым разом убеждаясь в их правоте.

Вскоре в тюрьме умер врач, и начальство, чтобы не тратиться на выписку нового специалиста, решило назначить тюремным врачом Филиппа. Единственное, чем он теперь отличался от своих сокамерников, что имел собственный кабинет.

Честно говоря, его обуял трепет при виде медицинских инструментов и книг. Как давно это было! Как же он соскучился по своей работе! Он быстро привел в порядок запущенное владение бывшего врача и начал заводить новые карточки на заключенных. Радость доставляло ему и то, что теперь он смотрел на своих сокамерников не как им подобный, а как врач. Настоящий целитель.

Он много знал, а если в чем-то сомневался, ему помогали книги и справочники, с которыми он не расставался, поглощая новые знания с непомерным рвением и охотой. Ведь только благодаря своему труду он мог еще сохранить человеческий облик.

Филипп много раз писал в госпиталь в надежде, что его письма когда-нибудь дойдут до Дианы, но, эти письма перехватывала Анастасия и упивалась тем, что хоть так может отомстить этим двоим за смерть Елены. Вскоре ей надоело читать письма Филиппа, и она решила заставить написать Диану, и потому одно письмо все-таки отдала ей.

— Мне удалось достать для тебя кое-что, — сказала она Диане за трапезой.

— Что?

— Письмо от Филиппа, — ответила Анастасия и протянула под столом Диане листки бумаги. Дрожащими от волнениями руками приняла Диана это послание. Сидя в своей келье, она, плача, читала слова любви и раскаянья за опрометчивый поступок.

«Я должен был предвидеть это. Вот Бог меня и наказал. Я бы предпочел умереть вместо Елены, но этого не случилось, значит, нам судьба еще жить и, может быть, встретиться когда-нибудь. Я люблю тебя, солнышко! Люблю больше жизни, потому что жизнь отдалила меня от тебя. Но несмотря на расстояние, разделяющее нас, и время, такое неумолимое и быстро текущее, я буду помнить о тебе и молиться за тебя! Ты мой Бог!»

— Господи-и-и! За что? За что мы страдаем? — плакала Диана, когда в келью вошла Анастасия.

— Ну что, ты уже написала ответ? — с нетерпением спросила она.

— Нет, — Диана вытерла глаза и с удивлением смотрела на нее, — а как же я его отправлю?