Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя

Двое холопов принесли топчан с матрасом и подушкой.

Вернулся англичанин с вымытыми инструментами. Никита пересчитал их и уложил в кофр.

От «дохтура» пересчет инструментов не укрылся.

– Неужели ты меня в краже инструментов подозреваешь? – возмутился он.

– Тихо! Царь почивает. А неужели ты инструменты не считаешь?

– А зачем? – удивился англичанин.

– Пойдем выйдем – поговорим.

Состояние царя не внушало Никите опасения, и полчаса вполне возможно было передохнуть. Тем более что Никите хотелось есть и в туалет.

Первым делом он посетил отхожее место. Потом спросил «дохтура» насчет обеда.

– Святая Мария! Ты же голоден! Прости, я должен был позаботиться…

Никиту отвели в небольшую трапезную для обслуги, и он поел. Англичанин же сидел напротив и прихлебывал чай.

Насытившись, Никита продолжил:

– Любой лекарь, особенно при полосных операциях, должен знать, сколько и какого у него инструмента. Причем как до операции, так и после. И считается обычно, когда основной этап позади и осталось только наложить швы.

– Это чтобы инструмент в брюшной полости не забыть? – догадался Самюэль – так звали «дохтура».

– Именно! Неужели у вас в Британии не так?

– У нас полосные операции – большая редкость, пациенты не выдерживают боли. А скажи, Никита – тебя ведь Никита звать? Я слышал, когда князь так называл тебя. Зачем ты руки спиртом мажешь и живот больному протираешь?

– Чтобы нагноения не было.

– На вату, что царю на лицо клал, что ты капал? Я полагаю – какую-то чудодейственную смесь, от которой человек чувств лишается?

– Догадлив, сэр, – усмехнулся Никита.

– Я пока еще не сэр. Кто изобрел такую смесь и где ее приобрести можно?

И Никита решил не мелочиться. Правда, эфир изобрел не он, но сейчас, на просторах Руси, да что там – целого мира – он единственный, кто применяет эфирный наркоз.

– Я изобрел, у меня приобрести можно. Но с собой его у меня уже нет, я использовал последний запас. А дома, в Москве вполне могу продать.

Никита не собирался одаривать конкурента эфиром – пусть платит, и причем втридорога. И не потому что он, Никита, жадина, – просто все, о чем иностранцы узнают, они потом широко используют сами и продают везде, где только можно. Сколько изобретений, совершенных русскими, не внедрили свои? По лености, косности и недоумию эти изобретения попали потом в иноземные руки и вернулись назад уже в красивой упаковочке и по запредельной цене.

– И сколько стоит?

– Чего?

– Ну – зелье.

– А смотря сколько купишь.

Самюэль поерзал, в глазах его загорелся огонек. Он почуял, что на своей родине он может сделать состояние. Хотя он и так получал от государя вполне приличное жалованье, однако решил, что такой случай упускать нельзя, это шанс, который выпадает один раз в жизни. Русский просто не понял, что совершил. Ну варвар, что с него взять? Хотя мозги есть, и руки умелые.

Англичанин наклонился к уху Никиты:

– Продай секрет зелья!

– Могу, только стоить он будет дорого.

– Мы же лекари, коллеги! – упрекнул его Самюэль.

Ну да, теперь он это словечко латинское «коллеги» вспомнил.

– Ну как хочешь, но задаром не отдам.

На лице «дохтура» отразилось разочарование.

Никита встал.

– Надо государя проведать.

– Да, конечно! Наше служение в том и состоит…

Не дослушав, Никита вышел. Ни фига он этому хлыщу за просто так не отдаст. «Дохтур» и так дурака валял при царе, делал кровопускания за немалые деньги. Хочет эфира – он получит его, но за изрядную мзду. Ведь за державу обидно! Как там в мультике про пластилиновую ворону? «Ой, как я это богатство люблю и уважаю!»

Деньги Никита не то чтобы любил, но они позволяли ему чувствовать себя свободно и независимо. А Самюэль, получив секрет изготовления эфира за серьезные деньги, только уважать Никиту будет. Получив же секрет задаром, он будет только презирать Никиту в душе – дураки эти русские, простаки…

Никита прошел в покои царя. Стрельцы у входа глянули на него равнодушно и не сделали даже попытки остановить.

Дверь он прикрыл тихо, но, видимо, от колебания воздуха царь проснулся. Выглядел он уже явно лучше, чем до операции или сразу после нее.

– Сам не помер, Господь не позволил – так голодом решили уморить? – этими словами он встретил Никиту.

– Кому на роду написано утонуть, тот в огне не сгорит, – отшутился Никита. – Как самочувствие, Алексей Михайлович?

– Хм, побаливает, только не так сильно. И не называй меня Алексеем Михайловичем! Я государь все-таки, а Алексей Михайлович – это для домашних больше.

– Хорошо, государь! Прости! А боль полностью через седмицу уйдет. Но обещаю – с каждым днем все меньше будет.

– Тебе ведь Никитой звать? Елагин вроде так называл.

– Я и есть Никита-лекарь.

– Русский?

– Из Владимира.

– А заморского «дохтура» уел, за пояс заткнул. Не знал я о тебе – к себе во дворец взял бы.

– Не больно-то и хотелось…

– Да? – удивился царь. – Все к престолу поближе рвутся, а ты не хочешь?

– «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь», – слегка переделанными словами поэта ответил Никита.

– Да ты философ прямо. Знаешь, что это слово обозначает?

– Ведомо.

– Пить охота.