Знаки и чудеса

Нам предстоит коротко ознакомиться с ходом исследования П. Мериджи, поскольку в чисто методическом отношении, отвлекаясь совершенно от полученных конкретных результатов, оспаривать которые по меньшей мере трудно, это исследование следует, по-видимому, считать образцовым. Дело в том, что автор с самого начала ограничил себя комбинаторным методом, то есть методом объяснения надписей на основе их внутренних закономерностей, и вооружился в качестве исходной рабочей гипотезы предположением о «полной безнадежности» попытки звукового прочтения текстов. Но так как эта попытка и до сих пор не увенчалась успехом, приходится признать «безнадежной» и самое письменность. И все же работа Мериджи является, очевидно, примером пути, могущим привести к дешифровке. Правда, этот путь не единственный, но пока не будем говорить о другом пути — поразительно интересном и новом, который кажется пока едва проходимым и еще только вырисовывается в тумане догадок.

В своем исследовании Мериджи исходит из приведенных выше наблюдений относительно природы и числа знаков и делает отсюда вывод о смешанной, идео-фонографической системе. Он признает вместе с другими исследователями наличие числовых знаков, при известных условиях, очевидно, выступающих и как звуковые. И в заключение он суммирует те результаты, которые считает достоверными: первый — знание различных вспомогательных знаков (словоразделители и детерминативы идеограмм), второй — обнаружение знаков для трех наиболее частых окончаний грамматических имен, третий — объяснение (но отнюдь не чтение) целого ряда отдельных знаков.

Из этой «суммы» следует выделить как поучительные с методической точки зрения пункты второй и третий.

Мериджи, подобно тому, как это делала Алиса Кобер, составляя свою первую сетку крито-микенского линейного письма Б, сравнивает группы знаков, отличающиеся друг от друга только конечными знаками, и при этом устанавливает три наиболее часто встречающихся окончания грамматических имен, знаки  и , которые по чисто техническим соображениям он транскрибирует через A, U и Y(Ψ) (сразу же отметим, что из этого вовсе не следует, будто он придавал вышеприведенным знакам звуковые значения а, и и i. или ps). Теперь основываясь на своей интерпретации данных археологии (печати — это документы административного учета, своего рода «приходные накладные» без упоминания собственных имен), Мериджи прежде всего переходит к поискам в надписях трех падежей. Один из них — именительный — должен указывать предмет, о регистрации которого идет речь, другой — родительный — должен указывать владение, собственность (или в форме родительного разделительного — количество) и, наконец, третий — дательный — должен был бы служить для указания цели или ^назначения названного предмета. Окончания именно этих трех падежей и выражены, по его мнению, в трех упомянутых знаках (А = именительный, U = родительный, Ψ = дательный).

Таков обрисованный в принципе ход. общих, основанных на объективных данных, рассуждений Мериджи. Эти рассуждения привели его к предположению о наличии в надписях как раз тех связей, которые в грамматике выражаются именительным, родительным и дательным падежами. Оставалось только подкрепить и проиллюстрировать основные положения другим компонентом, а именно — объяснением отдельных знаков. Здесь профессор Мериджи, придерживаясь наиболее близкого и доступного толкования значений некоторых рисуночных знаков, попытался на базе этих значений логически и грамматически связать уже целые группы знаков.

Приведенные ниже примеры сопоставления письменных знаков с их толкованием должны пояснить, как Мериджи интерпретировал значения рисуночных знаков.

Важнейшие равенства выглядят следующим образом:

При помощи этих равенств можно добиться вполне убедительного чтения. Так, например, засвидетельствованный в двух случаях ряд знаков  означает, согласно равенствам Мериджи, ЗЕРНО — ОФИЦЕР — РОМБ — СТОЛ, то есть, по его объяснению, «зерно [для] столовой офицерского состава (?)».

Разумеется, эти значения, производные от рисуночного характера знаков, оправданы лишь в известной мере. Однако есть одно обстоятельство, которое, по-видимому, еще более подтверждает правильность такого понимания текстов. Куда бы мы ни подставили предложенные Мериджи значения, они везде оказываются к месту хотя бы уже потому, что в своих сочетаниях не противоречат здравому смыслу. Более того, содержание всех надписей, которое получено в итоге реализации принципов Мериджи, относится к одной и той же области понятий, а именно — области четко выраженной сельскохозяйственной терминологии; от зерна, семян и бобовых до косы и мотыги, мельницы и ступки.

Наиболее же серьезным возражением против такого понимания нужно признать следующее: коль скоро рисунки стилизованы, они, разумеется, допускают известное многообразие толкований. Для того чтобы привести хотя бы один пример, сошлемся на Грозного, для которого «бобовые» Мериджи были лишь изображением печати вместе со шнуром!