Знаки любви

Просторная синяя рубаха до пят делала дедушку похожим на волшебника в мантии.

– Как много а-шек, – сказала я почти что с завистью и очертила пальцем надпись, водя по заранее нанесенной на камень грунтовке.

– Гляди в оба, сейчас будем превращать камень в золото.

Дед посмотрел на меня с улыбкой, весь сплошные морщинки и не слишком ровные зубы.

А затем произнес фразу, которая навсегда врезалась в память:

– По-настоящему ценно в жизни только одно. Попытка совершить невозможное.

Дедушка принес самую интересную вещь во всей мастерской: ящик для сигар. Легкая деревянная поверхность, обклеенная живописными этикетками, – сам по себе он был произведением искусства. Из ящика он извлек небольшую белую коробку, а из нее – одну из своих маленьких книжечек, где, проложенные тонкой калькой, лежали листы сусального золота.

«Надежно, как в гробнице Тутанхамона», – говаривал дедушка.

Я вытянулась на цыпочках от любопытства, когда он накладывал золото слоями на буквы и цифры. Золотые листочки были такими тонкими, что их уголочки свешивались с кончиков дедушкиных пальцев. Я стояла со специальной щеточкой наготове, точно ассистент, готовый сию секунду подать хирургу скальпель. Ею дед втирал золото, которое тут же превращалось в пыль, в надпись, одновременно аккуратно собирая все частички вокруг. Для меня, семилетней девочки, это была магия. Камень превращался в золото.

Через какое-то время можно было закатывать ящик с камнем в комнату для мытья. По дороге в воздух взмывали золотые пылинки, поблескивая в оконном свете. Я шествовала среди золотых искр и представляла, что иду под дождем из золота – подарком случайно залетевшей в мастерскую доброй феи.

Дед ополоснул водой черную поверхность камня, удаляя излишки грунта и золота вокруг букв. Последние остатки он счистил пемзой. Под конец я получила разрешение вытереть гранит настоящей морской губкой. Я бы не терла с большей аккуратностью или благоговением, даже если бы мне доверили уход за «Кадиллаком» дяди Исаака. Дедушка отступил на шаг назад и окинул взглядом работу.

– Возможно, у нас в роду есть алхимисты, – сказал он после долгого молчания.

Он нередко надолго замолкал, чтобы подумать.

Я раньше не слышала слова «алхимист». Звучало похоже на «оптимист».

– Алхимисты, или алхимики, пытались превратить что-то не слишком благородное или не слишком ценное во что-то поблагороднее и поценнее, – когда дедушка начинал говорить так увлеченно, его белая борода казалась наэлектризованной. – И гляди-ка, мы превратили обычное имя в золотое. Разве мы с тобой, подобно алхимистам, не доказали, что во всех людях есть нечто благородное, нечто вечное?

Я ничего не поняла из его слов. Но, может быть, почувствовала, когда оглядывала результат наших трудов: одно дело – высеченный в камне «Абрахам Алмаас» и совсем другое – «Абрахам Алмаас» в золоте. Мне казалось, что буквы светились, нет, горели, особенно шесть «А». Вглядываться в каменные борозды было все равно что смотреть на настоящее золото; камень был не более чем тонкой черной пленкой, скрывавшей то, что дедушка называл «металлом богов». Я представила, что, если бы директор увидел свое надгробие, он остался бы горд и поставил бы дедушке самую высокую оценку.

Когда я выходила из мастерской, на мне частенько лежал слой золотой пыли. И на лице тоже. Я никогда не пыталась ее стереть.

Давайте поясню раз и навсегда: я питаю к знакам и буквам особые чувства. Кольцо из трамвая, золотая гравировка «А» не давали мне покоя. Голова кружилась. Дома я замерла перед зеркалом, неуверенно ища отпечаток, отметину на лбу. Я нашла лист бумаги и попыталась нарисовать «А» по памяти. Не справилась. У меня всегда получается воспроизводить буквы, которые я встречаю. А сейчас – не вышло. Я забавлялась мыслью, что мужчину могли звать Анджело. Что он был ангелом. Или искусителем. Не знаю.

Вечером я включила компьютер, да только сидела без дела, уткнувшись взглядом в монитор. Как будто ждала сообщения. Ждала, что буквы на экране появятся сами собой. Была потрясена, сама не знаю почему.

* * *

Долгое время считалось, что древний город Акуза обратился в руины после мощного землетрясения. Однако недавно ученые обнаружили старинную рукопись, в которой излагается другая версия: после изгнания из Акузы философ Артисонос отправился к Эвреке через горы. На одном плоском утесе он разыскал место, где мелом начертил большую А. Он встал у ее ног, воткнул свой посох в острие А и поднял Землю. Через несколько секунд посох сломался, и Земля с грохотом рухнула обратно.