Знаки любви

Входная дверь была приоткрыта на щель. Я подумала, что кто угодно мог беспрепятственно проникнуть в квартиру, пока я была без сознания. Заглянула к себе в кабинет. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: отсутствуют важнейшие компоненты, включая жесткий диск, все программное обеспечение, и сокрушительнее всего: все до единой резервные копии. Это могла быть банальная квартирная кража – новая модель ноутбука, не представлявшая для меня особенной ценности, тоже пропала. Как бы мне хотелось в точности описать все, что произошло, – но я не знаю. Так я и стояла, понимая, что никогда не сумею реконструировать последнюю версию шрифта Cecilia. Я не представляла, что делаю: всю работу исполнили тело, интуиция, воображение – за пределами памяти. Я не предвидела несчастья, не припрятала в кармане запасной флешки. Мои мысли занимал тогда лишь Артур.

Артур. Забыв о верхней одежде, я понеслась по улицам к его дому. Отперев дверь, я в тот же миг поняла, что он исчез. Исчез навсегда. Как бы мне хотелось в точности знать почему – но я не знаю. С улицы доносились резкие звуки отбойного молотка. Матрас в спальне был пуст. Листы тоже пропали.

У Артура было не так уж много вещей, но самое ценное – виолончель и черная записная книжка – исчезло вместе с ним. Посреди спальни в полосе света стоял пустой стул. Повсюду по-прежнему висели приклеенные листочки всевозможных цветов, как листья, воспоминания о несбывшейся осени.

Может, я ошиблась? Он никогда и не умирал? Если сердце прекращает биться надолго, но затем возвращается к привычному ритму – разве на мозге это не скажется?

Но что, если чудо произошло?

Не знаю. Ничего не знаю.

В прихожей, уже уходя, я вспомнила про дверь в спальне. Темную дверь, которая была всегда заперта и которая, как я думала, ведет на черную лестницу. Путь побега. Вернувшись, я схватилась за ручку. Дверь внезапно оказалась открытой. Я заглянула в комнату размером в семь-восемь квадратных метров, выкрашенную краской оттенка терракоты. Голые стены. На полу стояла старая швейная машинка «Зингер». Больше ничего.

Раздался телефонный звонок. Я рванула к нему, с отчаянной надеждой. Это была Эрмине. Артур звонил ей и просил передать мне сообщение: он покинул страну.

– И все? – спросила я.

– И все, – сказала Эрмине.

Она явно не слышала ничего о том, что с нами приключилось.

Мне захотелось спросить ее, уверена ли она в том, что голос звонившего принадлежал Артуру. Но я не спросила.

– Скажи, если я могучем-то помочь, – повторила Эрмине прежде, чем повесить трубку.

Артур уехал. Артур получил жизнь обратно, но уехал из страны, и я представления не имею, где он.

Почему он уехал? По своей ли воле?

Не знаю. Ничего не знаю.

Я накинула одну из курток, которые висели в прихожей. Уходя, я вдохнула его аромат, благоухание Внутреннего Средиземноморья. Ноги сами понесли меня к «Пальмире». Было холодно, чувствовалось приближение снега. Я мерзла. Кто-то уже снял вывеску. Я подошла к витрине и заглянула внутрь. В помещении было пусто. Я никогда раньше не видела такой пустой комнаты.

Ковыляя, я вернулась в квартиру Артура и присела на стул в спальне. Хотела посмотреть на матрас, где произошло чудо. Да только кто теперь разберет, что есть большее чудо: два тела, которые еженощно прижимались друг к другу, или он, Артур, умерший на этом матрасе и вернувшийся к жизни.

Я не отважилась больше жить в своей квартире. Уладила все, что следовало уладить перед отъездом сюда, в монастырь, на двенадцать дней. Чтобы искупить вину. Чтобы молиться. Чтобы трудиться. Я лишилась всего, но я жаждала запечатлеть свой опыт на бумаге, при помощи тех букв, что остались у меня в распоряжении. Сначала я подумала одолжить ноутбук, чтобы использовать предпоследнюю версию Cecilia. Чтобы мои слова наполнились весом и легче проникали в душу читателя. Но позвонив в английскую фирму, которая отвечала за набор «The Lost Story», я узнала, что у них только что приключилось несчастье, и файл пропал. Им удалось спасти большую часть текста, но шрифтовой файл был утерян бесследно. Меня так и подмывало спросить, о каком несчастье речь. Они уверены, что это случайность? Я ничего не сказала, но проклинала себя за то, что не позволила им сохранить отдельную копию шрифта. Сразу после этого мне позвонили из Лондонского издательства и спросили, что же им теперь делать. Вот-вот должен был выйти второй тираж.

– Перефотографируйте первое издание. А впрочем, делайте что угодно, ведь сам текст все еще у вас, – сказала я, вдруг потеряв к этому всякий интерес.